Око за око
Шрифт:
— А я когда увидел тебя за этим, то подумал, что ты сошел с ума от пережитого здесь ужаса! — улыбнулся Эвбулид. — Ты так чудно стоял посередине трюма: голова запрокинута, руки подняты, словно в них топор, все тело так и дрожит от напряжения!
— Что делать… Надо терпеть, раз решил помочь людям! — вздохнул Аристарх. — Я ведь дал себе слово собрать воедино все познания ученых медиков, накопленные к сегодняшнему дню. Это бесценный опыт тысячелетий, который в нашем ужасном мире может быть потерян — сожжен или растоптан варварами — за считанные минуты! Особенно — опыт тех далеких времен, когда человек был неразрывен с природой. Это — и забытые, преданные забвению знания
— Нет… — покачал головой Эвбулид.
— А я, бывает, закрою глаза — и вижу это! — признался Аристарх. — И это придает мне силы даже здесь, где царит жестокость и несправедливость, а люди мучаются и умирают, не прожив и десятой части того, что могли бы прожить!
Он показал глазами на мертвого юношу, лежащего в центре трюма в позе, в которой его застала последняя боль. Еще раз окропил кожу Эвбулида из склянки и уже тоном врача сказал:
— Немного посиди без движения, а потом слегка встряхни головою. И будешь слышать даже шепот на палубе!
— А ты куда?
— Пойду приводить в чувство твоего «убийцу»!
— Как? — опешил Эвбулид. — Ты станешь лечить сколота?!
— Я лекарь! — невозмутимо заметил Аристарх. — И я должен помогать каждому, кто нуждается в моей помощи. Или тебе повторить клятву Гиппократа?
5. Ожидание
Следуя наставлениям Аристарха, Эвбулид осторожно повел головой. Звуки по–прежнему оставались приглушенными.
«Обманул меня этот лекарь! — расстроился он. — Слыханное ли дело — мир без воинов и судей! Без господ и рабов! А я и уши развесил, слушая про сто двадцать пять лет, и что буду различать даже шепот на палубе…»
Эвбулид недовольно качнул головой, и пелена с ушей спала так неожиданно, что он чуть было не вскрикнул. Звуки, один другого громче, сверху, сбоку, со всех сторон — ринулись на него.
— Эй, Пакор, сколько еще можно ждать новую амфору? — отчетливо услышал он голос Аспиона на палубе. Другой голос, от которого сразу стало не по себе, лениво огрызнулся:
— А я тут при чем?
— При том, что ты теперь надсмотрщик над рабами! Сходи, поторопи этого неповоротливого фракийца!
— Сам бы и сходил… — пробурчал Пакор.
— А могу! — пообещал Аспион. — Но прежде пощекочу твой пьяный язык своим кинжалом!
— Эй–эй, Аспион! — торопливо закричал пират. — Я же пошутил!
По палубе прогрохотали тяжелые шаги.
— И зачем я повез свои товары в Сирию? — вздохнул рядом купец Писикрат. — Первый раз попадаю в такое ужасное положение!..
— А я — шестой! — усмехнулся триерарх «Деметры».
— Только ты тогда сможешь понять меня здесь… Убытки! Такие убытки… Поплыл бы я лучше в Италию!
— И попал бы в лапы не к этим, так к другим пиратам! — отрезал триерарх, и Эвбулид мысленно сравнил его с погибшим капитаном «Афродиты».
«Отсиделся, наверняка, в трюме, пока погибал его корабль!» — неприязненно решил он.
В противоположном углу тихо переговаривались рабы и пленные гребцы. Эвбулид прислушался к ним.
— А мне все равно, где сидеть за веслами: на «Деметре» или какой–нибудь понтийской «Беллоне», — равнодушно объяснял бородатый гет. — Везде одинаково!
— Ты прав, — поддержал его худощавый пленник. — Лишь бы скорее подохнуть, чем так жить!
— Не скажите! — на ломаном греческом возразил раб–африканец. — Одно дело плавать в теплом Внутреннем море, и совсем другое, если нас продадут на Эвксинский Понт! Говорят, — понизил он голос, — иногда там бывает так холодно, что волны превращаются в белый камень!..
— Этот камень у нас называют льдом, — подтвердил Лад, терпеливо снося перевязку, которую ему делал Аристарх. — На моей родине каждой зимой им покрыты все реки, и на землю ложится белая пыль, по–нашему: снег. Если бы только меня продали на Эвксинский Понт!.. — мечтательно вздохнул он.
— Да спасут меня боги от этого! — в ужасе воскликнул африканец.
— Перестань зря отвлекать богов! — проворчал триерарх. — Северные рынки переполнены своими рабами. Охота была нашим купцам тащиться туда задаром…
Эти слова обрадовали африканца и разочаровали Лада. Сколот нахмурился и надолго замолчал, снова думая о побеге.
Тем временем по палубе вновь прогрохотали тяжелые шаги, и послышался удивленный голос Аспиона:
— Пакор! Я что велел тебе принести?
— Амфору с вином.
— А ты что принес?
— Как что — голову!
— Чью?
— Раба! Представляешь, он пил вино из нашей амфоры! Я спустился в трюм и застал его прямо за этим занятием!
— Ай, как нехорошо!
— Вот и я так подумал! Он и пикнуть не успел, как его голова распрощалась с телом! — под одобрительные возгласы пиратов похвастал Пакор.
— Брось ее за борт, пусть похмелится морской водою! — посоветовал Аспион и, перекрывая дружный хохот, воскликнул: — Но, Пакор, так ты скоро разоришь нас!
— Я?!
— С тех пор, как ты стал надсмотрщиком за корабельными рабами, ни один из них не прожил больше трех дней! Еще месяц — и нам нечего будет предложить скупщику рабов!
— А что я мог поделать? — огрызнулся Пакор. — Один оказался ленивым, другой — непонятливым, этот, сам видишь, — вором. И как только таких негодных рабов покупают господа?
— Это уже не твоя забота! Учти — если новый раб снова покажется тебе ленивым или вором и проживет меньше недели, то ты заплатишь за него полную стоимость, либо сам будешь таскать амфоры! Эй, часовой! — закричал Аспион. — Давай сюда еще одного! Да смотри, не трогай тех, за кого обещан выкуп! Иначе Посейдон мигом отправит нас на дно! И без того он что–то слишком размахался сегодня трезубцем…
В трюме воцарилось напряженное молчание. Все с тревогой вслушивались в ворчание часового, который бесконечно долго возился с засовом, прежде чем открыть крышку. Наконец, она пронзительно заскрипела, откинулась, и в трюм ворвалось свежее дыхание штормящего моря.