Окольцованная птица
Шрифт:
— Колобок вроде тебя. — Она щелкнула мужа по животу.
Он перехватил ее руку и поднес к губам, так он делал всегда, когда хотел, чтобы она прекратила заниматься любимым делом — насмешничать.
— Что скажешь, как тебе гость? — поинтересовался Сомов у жены.
— Ну, мужик в самом соку. — Она сощурилась. — А тебе как?
— Пока он ехал из города, я навел кое-какие справки. Хорош плейбой, во всех смыслах. Хорош. Но поколбасил вволю. Сейчас время таких, как он. Что хочу взять — беру, законы не просто почитаю, а внимательно читаю, — он поднял брови, призывая оценить каламбур, — чтобы не пропустить в них ни одной лазейки.
Надюша усмехнулась и ласково погладила его по щеке:
— Ты мне про себя рассказываешь, да? Сомов довольно засмеялся.
— Молодой человек мне нравится. Но вот я подумал, а по зубам ли он нашей Ульяне? — Он свел мохнатые, как два шмеля, брови.
— Ты лучше по-другому вопрос задай: по зубам ли ему наша Ульяна?
— Ты так думаешь? Ты думаешь…
— Я думаю, это тот мужик, которого она ждала всю жизнь. Вот что я тебе скажу.
— А она… разве ждала? По-моему, ей вообще никто не нужен.
— Ох, Сомыч ты, Сомыч. Назвать глупым тебя нельзя, это будет неправда. В общем, мужик ты, Сомыч, и больше никто.
— А я больше никем и не хочу быть. — Он потянулся к ней и потерся щекой.
— Знаешь, каких мужиков любят женщины?
— Ну тех, которые все в дом несут, о семье заботятся. — Он выжидательно посмотрел на жену, как смотрит большая собака в надежде на кусочек сахара.
Надюша молчала, вероятно, рассчитывая услышать продолжение.
И Сомов продолжил:
— Который не путает со своим день рождения жены и делает ей подарки. Кстати, подумай-ка, что тебе подарить на нынешний?
Она молча кивнула, не отрывая от него глаз, потому что, кажется, впервые в жизни он произносит столь осмысленную речь о мужчинах. Стало быть, о себе.
— О каком еще муже может мечтать женщина? — Он потерся щекой о ее щеку.
— О гладко выбритом и благоухающем, — засмеялась она.
Сомов расхохотался:
— У тебя очень быстрый ум, ты знаешь?
— Как ноги у балерины, — ответила она. — Ты не станешь спорить, что голова отдает команду ногам, чтобы они топтали сцену?
— Вот о том я и говорю. — Он снова сел прямо и, словно самому себе, разъяснял: — Выходит, это Ульянин мужчина.
— Да. И мне кажется, они оба об этом догадываются. То есть нет, они чувствуют. Я могу читать язык глаз и язык жестов. Без этого, знаешь ли, никогда не получаются характерные танцы.
— Но они, по-моему, без танцев обошлись, а?
— Это был танец взглядов, танец мышц. — Она задумчиво посмотрела в окно. — Как бы я хотела, чтобы… — Нет, не стану говорить вслух. Я верю, что правильно говорят: все будет так, как должно быть, даже если будет не так.
— Пойду-ка я к себе в кабинет, — сказал Сомов, вставая.
— Ты сегодня еще не наработался? — изумилась жена.
— Чуть-чуть доработаю и приду. Жди меня в постели. — Он подмигнул ей, а она засмеялась, розовея.
Сомов вошел в кабинет, еще раз обдумывая ситуацию. Итак, Ульяна отказалась продавать Купцову ружье. Она не хочет воспользоваться и помощью отца. Но у него сердце срывается с места, когда он видит в ее глазах муку. А чем ближе срок погашения кредита, тем эта мука сильнее.
Он не будет ее спрашивать, не будет предлагать помощь. Он сделает это без нее. Потому что ему нужен полноценный работник и сообразительный партнер. Беспокойство ее отвлекает. А они теряют деньги.
Сомов уже звонил и уже дал указания, поэтому сейчас, садясь в кресло возле письменного стола и набирая номер телефона, он хотел уточнить, все ли в порядке. «Абонент временно недоступен», — ответил женский милый голос. Ого, подумал Сомов. Как такое может быть? Даже если этот абонент парится в сауне, даже если он получает «массажные услуги», он отзывается всегда. Из любой позиции, когда набираешь этот номер сотового. Такое могло означать только одно: третьего желания Сомова эта золотая рыбка уже не исполнит никогда.
— Надюша! — крикнул он. — Надюша!
Она прибежала запыхавшись, уже в ночной рубашке, которую он любил больше всего. Она была розовой, с мелкими сердечками по всему полю.
— Что случилось, дорогой? — В ее голосе была тревога. Странное дело, ему всегда нравилось это волнение в ее голосе. Он дорог, он дорог ей. Как это приятно!
— Дай мне сегодняшние московские газеты.
— Что-то случилось? — Она вскинула тонкие брови.
— Хочу узнать, не случилось ли чего.
— Сейчас, — кивнула она и ушла к себе. Она просмотрела газеты, но ничего не нашла такого, что заслуживало бы внимания. Но она не задавала мужу лишних вопросов.
Надюша вернулась быстро, с двумя газетами, которые муж обычно читал без отвращения.
— Спасибо, моя ласочка. — Он чмокнул жену в щеку. — А теперь иди, дай Сомычу еще пошевелить усами.
— Может, чай приготовить? — Она поняла, что Сомыч засидится.
— Ну, если ты уважишь раков и создашь им привычную среду… — Он подмигнул ей, пройдясь рукой по животу.
Жена улыбнулась и вышла, поплотнее закрыв фанерованную дубом дверь.
Она любила этот дом, который они обустроили с любовью. Вообще ее жизнь здесь казалась по-настоящему заповедной. После плясок по миру ей нужна была вот такая норка, признавалась Надюша самой себе. И она ее получила.
Николай Степанович пошуршал страницами и открыл полосу «Криминал». Быстро скользнул глазами сверху вниз. Взгляд не зацепился ни за что. Потом развернул другую газету, опять ничего.
Странное чувство, похожее на легкое разочарование, зашевелилось у него внутри. Неужели он так остро хотел, сам того не подозревая, найти то, чего опасался и чего, оказывается, так страстно желал?
Интересно, только ли они двое знали тайну, которую каждый из них унесет с собой в могилу? Он надеется, что так.