Окончательный диагноз
Шрифт:
– С Робертом все в порядке, – вздохнула я, сообразив, что она не уйдет, не получив ответов на интересующие ее вопросы. – То есть не совсем: кажется, все кончено.
– Да ты что?! – всплеснула руками Лариска. – Этот подонок тебя бросил?
– Нет, что ты! Это я…
– Ты… бросила… Роберта?..
– Ну, еще не окончательно…
– Ради того мужика – на «Октавии»? – не дослушав, выпалила догадливая подруга. – А он кто? Тоже врач?
– Слушай, он – никто. То есть он, конечно, кто, но у нас с ним ничего нет и быть не может.
– Это почему же? Он что, «голубой»?
Лариска
– Ну же, рассказывай!
– А что тут рассказывать? Ты забыла, что я все еще официально замужем?
– Это только из-за твоей лени. Или из-за Дэна. Или… Не знаю почему! Кстати, что мешает тебе развестись?
И тут ее глаза округлились.
– Агния, детка, ты что – до сих пор ждешь возвращения Славки? – пробормотала она. – Ты же не можешь быть такой… дурой?!
– Никого я не жду, – возразила я. – Хотя вообще-то было бы неплохо, если бы он вернулся с деньгами и освободил меня от проблем, которые сам же и создал!
– Тебе еще много отдавать? – сочувственно поинтересовалась Лариска.
– Ты даже не представляешь, – отмахнулась я.
– Слушай, а давай я тебе одолжу? – предложила подруга. – Сколько надо?
– Ларис, поверь мне, у тебя столько нет. Ничего, как-нибудь справлюсь.
– А этот твой, новый, не может…
– Нет! – прервала я ее предположение. – Зачем я ему, Лариска? С моими проблемами, с мужем, с Дэном… и с долгом? Кроме того, он женат.
– Да бог с ней, с женой! Это он тебе браслетик подарил?
– Нет, дуреха, это подарок Дэна.
Лариса погрустнела, не разжившись сенсацией.
– Все-таки твой Славка – настоящая сволочь! – произнесла она с чувством.
– Он не сволочь, – покачала я головой, вытирая полотенцем последнюю тарелку. – Просто бизнесмен из него никакой, и еще он никогда не умел находить нужных людей, а связывался со всякими подонками, наживая себе неприятности.
– Себе-то ладно, но ты при чем? А Дэн? Славка же должен был понимать, что его исчезновение ничего не решит, а долг повесят на семью?
– Может, он думал, что они отстанут? – предположила я. – С другой стороны, я даже не знаю, жив ли он, Ларис. Вдруг они его?..
– Да типун тебе на язык! – замахала руками подруга. – Если б так, они вряд ли стали бы тебя доставать, ведь ты всегда можешь отправиться в милицию и сдать их!
– А ты думаешь, я не ходила?
– Ходила?! И что?
– А ничего, – вздохнула я. – Там сказали, что пока ничего не случилось, они ничем не могут помочь. Приходите, говорят, когда шантажисты осуществят свои угрозы. Я говорю, что поздно будет, а они свое – ничем не можем помочь.
– Вот гады!
Мы еще немного поговорили, но время близилось к полуночи, и Лариске пора было бежать: дома оставались двое детей десяти и семи лет, с которыми согласилась посидеть ее младшая сестра.
Я немного завидовала Лариске – из-за ее легкого характера и привычки ничего не принимать близко к сердцу. Я не хочу сказать, что она очень легкомысленная, но, пожалуй, немного ветреная. Ее дочери – от разных мужей, славные девчонки, относящиеся к матери скорее как к непутевой подруге. В их доме перебывало множество «дядей», которых Лариса
Проводив Ларису, я приняла душ и нырнула под пуховое одеяло. Нацепив наушники, вставила в плеер диск, подаренный Шиловым, и уютно устроилась, приготовившись как следует расслабиться. Из наушников полились монотонные, странные звуки, уносящие меня куда-то, где не было никаких проблем, а была одна сплошная нирвана.
Сегодня мне не нужно было в ортопедию. Это хорошо, потому что мне не хотелось встречаться с Робертом после того, что произошло вчера. Он, признаться, даже слегка напугал меня своим напором. Я не хотела повторения.
Утром я мельком видела Шилова. Он выходил из кабинета заведующей нашим отделением, но шел в противоположную от меня сторону. Интересно, что ему могло здесь понадобиться? Однако заходить к Охлопковой и интересоваться, зачем приходил зав ортопедией, я не стала: с чего бы?
После трех операций я чувствовала себя такой уставшей, что еле дотащилась до ординаторской. Там сидела только Марина Онищенко. Это оказалось неприятным сюрпризом – мы с ней друг друга недолюбливали. Марина считала, что я хожу в любимицах у Охлопковой, и, разумеется, совершенно незаслуженно! Не знаю, почему она так думала. Я же всегда относилась к начальству согласно бессмертным строкам Грибоедова: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!» Этот подход всегда срабатывал, но Марину переубеждать не имело смысла.
– А, привет! – оживленно, вопреки обыкновению, поздоровалась она. – Слыхала, какую бучу подняли твои ортопеды?
– Что такое? – насторожилась я.
– Так ты не в курсе? – обрадовалась Марина. По ее виду я поняла, что новости нехорошие.
– Не в курсе чего? – тем не менее спросила я.
– Так пациентка померла, которую вчера оперировали.
У меня внутри все опустилось.
– К-какая п-пациентка?
– Ну, фамилии-то я не помню, – пожала плечами Марина. – Ее, естественно, после операции в реанимацию положили, а к вечеру выперли.
– Что значит – выперли? – не поняла я.
– Ну, кому-то реанимационная палата понадобилась. Честно говоря, подробностей не знаю, но сегодня с утра ваш зав прискакал взмыленный, как орловский гнедой, и устроил нашей такой «апокалипсис»…
Слово «апокалипсис» Марина произнесла с неправильным ударением. Она вообще любит новые слова. Когда они ей нравятся, Марина вставляет их в свою речь, причем не всегда к месту.
Недослушав Марину, я развернулась и рванула к Охлопковой. Влетев без стука, я застала ее поливающей цветы. Увидев выражение моего лица, начальница проглотила слова осуждения и сказала: