Окончательный диагноз
Шрифт:
– Да ничего особенного! Пашка сделал одной пациентке инъекцию синовиальной жидкости в коленный сустав, взял, как положено, пятьсот рублей – по таксе, так Шилов каким-то образом об этом прознал и закатил такую трепку – мама не горюй! Дескать, у нас муниципальная больница, пациенты приходят по страховым полисам, значит, все для них должно быть бесплатно. А Пашка, дурачок, возьми да и ляпни, что колол «Ферматрон»! А Шилов: «Откуда «Ферматрон», у нас его на складе нет, почему не «Нолтрекс»?..»
– А какая разница-то? – не поняла я.
– Темнота! «Ферматрон» стоит три тысячи ампула, а «Нолтрекс» – полторы. У нас в отделении он, конечно, имеется, но в небольшом количестве, поэтому мы всегда говорим пациентам, чтобы покупали сами, причем лучше – «Ферматрон».
– А почему лучше?
– Так дороже ведь! – удивился моей тупости Роберт. – По качеству они практически не отличаются, только производители разные. Мы все равно всем колем наш собственный «Нолтрекс», а тот «Ферматрон», что остается, можно потом загнать другим пациентам по трехе. Сечешь? Те, кто может, платят. Ну а те, у кого вовсе нет бабла, конечно, получают тот же «Нолтрекс», но бесплатно. Разницы никакой, пациент доволен, врач тоже.
– Так вы что же, перепродаете эту синовиальную жидкость?
Роберт посмотрел на меня, как родители порой смотрят на непослушных, но все равно любимых детей.
– Да ты что, мать, вчера родилась? – спросил он. – Всяк крутится, как может! Вреда от этого никому, уж поверь мне, как специалисту, а бабок можно немного срубить.
– И Шилов об этом узнал?
– Пока он еще, похоже, не просек, что к чему, – задумчиво произнес Роберт. – Пашка, дурак, язык за зубами держать не умеет! А Шилов, гнида, заставил парня вернуть этой тетке деньги за инъекцию и извиниться, представляешь? Парень работает как вол, целыми днями в больнице, а эта сволочь не дает ему подработать! Да ты бы видела эту бабу, мать честная: на каждом пальце по кольцу с брильянтом, дочка к ней шастает – вся в норке, между прочим, и платиновыми цепями обвешана, что твой рокер! Для нее эти пять сотен, как для Пашки пять рублей, она и не заметит, а Шилову больше всех надо! Ему-то что, у него папаша шишкастый в Москве небось сыночку отваливает прибавку к зарплате ежемесячно, да и зарплата завская – тоже ничего себе, а мои ребята что, должны задарма трудиться? Мы же бедных не обираем, верно? Только с тех снимаем, у кого бабло водится.
Я подумала, что бедного не больно-то и обдерешь, что с него взять? Нет, Шилов все-таки молодец! Правда, если он продолжит в таком духе, то долго здесь не продержится. Он что, в одиночку решил с системой бороться?
После этого разговора мне стало противно, словно я проглотила улитку вместе с ракушкой. Ведь я каждый раз после совместной операции принимаю от Роберта конвертик, в котором то тысяча, то три – пациентская «благодарность», как он это называет. Да, люди дают деньги, потому что думают, что врач из-за этого получше потрудится, отнесется более внимательно, что ли. На самом деле этого не происходит. Со всеми обращаются одинаково, по-другому и нельзя, ведь на кону жизнь и смерть, здоровье и болезнь. Роберт прав, вреда мы не причиняем, но ведь существует еще и моральный аспект, о котором я стараюсь не думать. Если начну задумываться, то выплата долга кредиторам окажется такой же недостижимой мечтой, как собственная вилла на Боро-Боро.
Однако после всего сказанного я больше не могла оставаться наедине с Робертом и засобиралась.
– Погоди, а поесть? – изумился Роберт. – Я что, зря все это приволок?
– Прости, – пробормотала я, натягивая колготки, – Дэну обещала пораньше вернуться, да и мама, наверное, волнуется…
– Это что за детский сад? «Мама волнуется…» Тебе сколько лет?
Мне тридцать восемь. Мой статус не вполне ясен – то ли замужем, то ли уже нет. Есть мать и взрослый сын, полностью зависящие от меня. Есть долг в пять миллионов рублей, который надо отдавать, а иначе последствия могут оказаться плачевными. Я – ханжа и лицемерка, строящая из себя спасителя человечества, готовая повернуться спиной к старухе, чья жизнь невыносима и полна проблем, и к любовнику, потому что он честно признает то, что я отказываюсь признать.
– Прости, – еще раз повторила я и вышла в коридор.
Роберт за мной не пошел.
Будильник прозвенел, как всегда, не вовремя: я видела такой чудесный сон! Я лежала на песчаном берегу. Ноги мои омывала зеленая волна, а волосы трепал теплый южный ветер. Вокруг росли пальмы, тянуло запахом азалий, а небо было чистое, как на некоторых картинах Айвазовского… Выходные позади!
Еще не открывая глаз, я почувствовала приятный запах, доносящийся, очевидно, из кухни. Неужели мама с утра пораньше сподобилась заделать пироги?
– С добрым утром! – пропел Дэн, вваливаясь в мою комнату в одних спортивных брюках. – И с днем рождения!
Черт! Надо же, забыла! Хотя с тех пор, как мне стукнуло двадцать девять, я перестала радоваться дням рождения, ведь они прибавляли лет и убавляли надежд.
– Держи свой подарок, – сказал Дэн, плюхаясь на кровать рядом со мной и протягивая мне плоскую атласную коробочку. Я была заинтригована. Что может подарить ребенок, который сам еще не начал зарабатывать? С Дэном все просто: он обычно дарил мне свои рисунки, а в последнее время начал дарить картины. Я вешала их в комнатах и любовалась. Но это – что-то новенькое.
Я открыла коробочку и ахнула: внутри оказался золотой браслет изысканного плетения со свисающей маленькой изумрудной каплей.
– Откуда это? – потребовала я объяснений. – Где взял деньги?
– Ограбил директора водокачки, – со вздохом ответил Дэн. – Ма, ну ты что? Неужели ты думаешь, что я стал бы дарить тебе вещь сомнительного происхождения?
– Но, Дэн, это же чертова уйма денег! – воскликнула я. – Бабушка не могла тебе дать…
– Конечно нет! Я сам заработал, понимаешь? Сам!
– Ничего не понимаю! – не унималась я. – И где же ты, с позволения сказать, заработал? Чем?
– Разумеется, проституцией, ма! Знаешь, сколько сейчас…
Увидев выражение моего лица, он осекся и сказал:
– Ладно. Картину продал. Прикинь, один дурачок мне за нее десять тысяч отвалил!
– За картину?
Я прямо почувствовала, как стало легче дышать.
– Ты продал картину – свою первую картину – и ничего мне не сказал?
– Если бы я сказал, то сюрприза бы не получилось! – резонно возразил сын.
– Бабушка в курсе?
– А то!
– А что за картина?
– Да пейзаж, тот, «В тумане», помнишь?
Я прекрасно помнила. На берегу – маленький рыбацкий домик. Рядом сушится сеть. Неподалеку качается на волнах старая лодка. Серое море, почти сливающееся с тяжелым северным небом, и длинная песчаная коса, уходящая в туман.
– Это Ромка устроил, – продолжал рассказывать Дэн. – Я сказал ему, что мне нужны деньги тебе на подарок, а он предложил продать какую-нибудь картину. Я не знал, как это сделать, а он разместил копию в Интернете, и нашелся, представляешь, мужик, которому она приглянулась. Я к нему съездил, показал, он тут же дал денег. Но это еще не все.