Окопная правда войны
Шрифт:
Эшелоны с войсками идут на запад и юго-запад. Сплошным потоком. То одного, то другого из нас направляют на станции выгрузки. Сложность и переменчивость обстановки нередко вынуждали прекращать выгрузку и направлять эшелоны на какую-то иную станцию. Случалось, что командование и штаб дивизии выгружались в одном месте, а полки — в другом или даже в нескольких местах на значительном удалении. Распоряжения и директивы, адресованные в войска, иногда устаревали, не достигнув адресата. За всем этим оператор обязан был следить и своевременно принимать надлежащие меры».
Одни операторы «вели карты обстановки, передавали в войска дополнительные указания, принимали оттуда новую информацию, писали справки и донесения».
В связи с катастрофической обстановкой на фронтах довольно частыми стали командировки в действующую армию, прежде всего «для уточнения истинного начертания переднего края обороны наших войск, для установления фактов захвата противником того или иного населенного пункта».
Война вскрыла несовершенство организационной структуры в большинстве звеньев Генштаба. Поэтому перестраивались там на ходу.
Как писал генерал Штеменко, «окончательно выявилась практическая непригодность старой организации. Потребовалось выделить на каждый фронт специальную группу операторов во главе с опытным начальником (...) Не виной, а бедой нашей являлось то, что не всегда мы располагали достаточно подробными данными о положении своих войск. Впрочем, не легче доставались и данные о противнике. К каким только ухищрениям не приходилось прибегать! Помню, однажды нам никак не удавалось установить положение сторон на одном из участков Западного фронта. Линии боевой связи оказались поврежденными. Тогда кто-то из операторов решил позвонить по обычному телефону в один из сельсоветов интересующего нас района. На его звонок отозвался председатель сельсовета. Спрашиваем: есть ли в селе наши войска? Отвечает, что нет. А немцы? Оказывается и немцев нет, но они заняли ближние деревни — председатель назвал, какие именно. В итоге на оперативных картах появилось вполне достоверное, как потом подтвердилось, положение сторон в данном районе.
Мы и в последующем, когда было туго, практиковали такой способ уточнения обстановки. В необходимых случаях запрашивали райкомы, райисполкомы, сельсоветы и почти всегда получали от них нужную информацию».
* * *
Когда танковые группы противника прорвались к Барановичам и Молодечно, создалась угроза окружения всей белостокской (3-я и 10-я армии, кмг Болдина) группировки войск Западного фронта. Обстановка осложнилась до такой степени, что требовалось немедленно прекратить контрудар на Гродно, а главным силам тотчас же перейти к обороне в условиях окружения или же отводить их на восток. Но генерал армии Павлов не решился поставить перед народным комиссаром такой вопрос. Как факт, на 25 июня войскам фронта были оставлены прежние задачи: «Группе Болдина и 3-й армии — продолжить контрудар на Гродно и севернее, 10-й и 4-й армиям — удерживать занимаемые рубежи».
Следовательно, вечером 24 июня никакого кардинального решения в отношении белостокской группировки фронта принято не было. «Вместо попыток организовать отвод основных сил фронта из-под угрозы их окружения группа Болдина по-прежнему должна была в бесполезных атаках изматывать свои силы, терять людей, боевую технику, бесцельно расходовать боеприпасы и горючее, а основные силы 10-й армии — оставаться на рубежах по рекам Бебжа (Бобр) и Нарев, находившихся от линии Барановичи — Молодечно на расстоянии более 200 км», — писал в мемуарах генерал Сандалов.
Там же он приводит два варианта решений избежать катастрофы: «Одним из правильных решений могла явиться организация совместной круговой обороны войск 10-й и 3-й армий в районе Белосток, Беловежская Пуща, Волковыск под единым командованием находившегося в войсках заместителя НКО Г.И. Кулика и заместителя командующего фронтом И.В. Болдина...
Вторым решением мог быть организованный и быстрый отвод войск 10-й, 3-й армий и группы Болдина на восток, в Минский укрепрайон».
В
К концу четвертого дня войны основные боевые действия в полосе 4-й армии проходили в районах, удаленных от государственной границы на 200 и более километров (район Барановичей и Слуцкое направление).
Угроза оперативного окружения войск 3-й, 10-й армий и группы Болдина восточнее Белостока возросла еще более.
* * *
Вечером 24 июня, замещавший Г.К. Жукова генерал Ватутин, предложил наркому обороны ходатайствовать перед Сталиным об отдании директивы командующему Западным фронтом об отводе войск из Белостокского выступа на восток. Пока маршал Советского Союза думал, в ночь на 25-е к Сталину поступило сообщение от Пономаренко: «Ввиду отсутствия других средств связи прошу передать тов. Сталину следующее. В связи с ожесточенными непрерывными бомбардировками Минск горит так, что вследствие большого количества деревянных строений локализовать пожар не удается. Город лишен света, воды, всех средств связи, поэтому управлять областями невозможно. Военсовет решил сегодня ночью эвакуировать республиканские учреждения в Могилев и ставить вопрос о перемещении штабных служб».
Благодаря этой информации первого секретаря ЦК КП(б) Белоруссии вождь разрешил наркому обороны тут же из Кремля направить Павлову директиву об отводе войск на рубеж Лида, Слоним, Пинск. Директива была получена им в 3.47 утра. Тогда же возник вопрос: когда производить эту операцию? Ведь в ней было указано «под прикрытием темноты», но уже было светло. Оставалась только одна единственная ночь с 25 на 26 июня, до которой было необходимо дожить почти целые сутки.
В переговорах по «бодо» Павлова с Генштабом видно, как он заискивает, сгибается. Чувство растерянности и вины не покидает его: «— Я беспокою Вас в отношении директивы, полученной мной лично из Ставки в 3.47 утра. Я хочу уточнить один вопрос...» Маршал Тимошенко категоричен: «Операцию производить с 25-го на 26-е в ночь».
Рано утром 25 июня заместитель начальника штаба полковник Кривошеев встретил командующего войсками фронта, которому доложил об обстановке на участке 4-й армии. Павлов, в свою очередь, информировал Кривошеева об общей обстановке на фронте: «10-я армия занимает прежние рубежи, группа Болдина успешно наступает на Гродно, а южнее Полесья войска 5-й армии Юго-Западного фронта отступают от Западного Буга к р. Стырь...».
А уже днем 25-го Павлов приказал начать отход в ночь с 25 на 26 июня 1941 г. не позднее 21 часа: «Танки в авангарде, конница и сильная ПТО (противотанковая оборона. — Примеч. ред.) в арьергарде...»
«Предстоящий марш совершать стремительно днем и ночью под прикрытием стойких арьергардов. Отрыв производить на широком фронте... Первый скачок — 60 км в сутки», — говорилось в директиве командующим армиям. Но как правильно заметил В.А. Анфилов, «осталось неизвестным, дошло ли до исполнителей содержание этой уже невыполнимой в сложившихся условиях директивы».
21 час 25.06.1941 г. переговоры по «бодо»:
«Тимошенко: Здравствуйте, доложите кратко выполнение директивы.
Павлов: Сегодня с наступлением темноты части 10-й и 3-й армий должны быстро оторваться от врага и сделать за сутки не менее 60 км. В 4-й армии был лично сам. Приказал укрепить положение и обороняться на рубеже р. Шара. 64-я и 100-я стрелковые дивизии 3-й армии) организовали противотанковую оборону и развернулись на линии Минского УРа фронтом на северо-запад, имея в виду встретить танковые колонны противника, которые по данным авиаразведки на 18.00 подходили к Молодечно и Грудок...