Окопная правда войны
Шрифт:
— Подождите о резервах, — резко остановил его Ворошилов. — Скажите, как могло случиться, что за неделю войны отдана врагу большая часть Белоруссии, а войска поставлены на грань катастрофы...?
Он не дал еще сообразить Павлову, как тут же обратился к Шапошникову:
— Как вы объясните это, Борис Михайлович?
— Наши неудачи можно объяснить рядом причин, — ответил Шапошников. — И в оперативном отношении, я имею в виду нашу группировку на границе, и по степени укомплектованности вооружением и сплоченности частей было много недостатков, но решающая, непосредственная причина: войска округа не были своевременно предупреждены о готовящемся нападении немцев, а следовательно, не были приведены
— Бесспорно, — соглашаясь с Шапошниковым, говорит Ворошилов, — войска, ожидающие нападения врага, при всех их недостатках в стократ сильнее войск, застигнутых врасплох.
— Наша плотность на границе, — продолжил доклад Павлов, — была такова, что ее можно было проткнуть в любом месте. Что касается директивы наркома обороны о приведении войск в боевую готовность, полученную штабом округа за несколько часов до нападения немцев, то она никакого практического значения уже не имела. Войска в приграничной полосе были застигнуты врасплох, и большинство дивизий получили приказ о выдвижении на границу, когда вторжение немцев уже началось. Получи мы эту директиву хотя бы на неделю раньше, события, я уверен, развивались бы иначе. Во всяком случае, противнику пришлось бы иметь дело с организованной обороной. Немцев мы можем бить, это показали бои 6-го и 11-го мехкорпусов под Гродно даже в такой, крайне для них неблагоприятной обстановке.
Но главное, что срывало все наши оперативные мероприятия после вторжения немцев, что мешало нам свободно маневрировать, — это действия вражеской авиации.
В первый же день войны противник накрыл основные наши аэродромы, вывел из строя большое количество самолетов, нарушил управление и дезорганизовал питание войск горючим и боеприпасами. В результате наши войска, лишенные прикрытия с воздуха, вынуждены сражаться в условиях абсолютного превосходства авиации врага.
Тут в разговор вмешался Б.М. Шапошников:
— Как показал характер действий авиации противника утром и в течение всего дня 22 июня немцы, видимо, располагая довольно-таки разветвленной агентурой, неплохо были осведомлены о дислокации наших войск и местах важнейших объектов, о чем свидетельствуют первые удары бомбардировщиков по крупным штабам, аэродромам и районам расположения стрелковых дивизий и особенно мехчастей.
В Волковыске, где мне пришлось быть 23 июня, немецкие бомбы точно были сброшены на склады с горючим и боеприпасами. Характерно, что на станции в первую очередь был подвергнут бомбежке стоявший в тупике накануне прибывший состав с авиационными бомбами.
В Минске с балкона штаба фронта я неоднократно наблюдал ночью во время налета немецких бомбардировщиков работу агентов-ракетчиков. Сейчас, когда мы ехали к вам, над Могилевом прошли на восток самолеты противника, и со стороны железнодорожного моста была пущена серия сигнальных ракет.
В отношении степени нападения немцев, о которой говорит командующий, я бы сделал оговорку. Войска фронта, конечно, были застигнуты врасплох. Что же касается руководящего начальствующего состава, то, насколько я мог убедиться из бесед с командирами и штабными работниками всех степеней, от фронта до дивизии, я имею в виду дивизии в приграничной полосе, — все они в один голос говорили, что но крайней мере за две недели до войны они ждали нападения немцев. Этой же точки зрения придерживался и командующий, который мне сказал, что он со дня на день ждал войны.
— Это правильно, Борис Михайлович, — согласился Павлов. И для меня было очевидным, что мы живем накануне войны. Данных для такого вывода в пределах нашего округа было более чем достаточно. За предвоенную неделю мне буквально командиры жить не давали. Свои ежедневные доклады начштаба
За пять дней до нападения я допрашивал поляка-перебежчика. Он перешел границу южнее Бреста. По его рассказу, вся местность недалеко от Буга была забита пехотой, танками и автотранспортом. За три дня до войны я вынужден был отдать приказ заложить в танки снаряды и патроны.
— Согласитесь, товарищ Павлов, что заложить снаряды в танки — это ничтожно мало, — как бы невзначай заметил Ворошилов.
— Я это отлично понимаю, но прошу понять мое положение. Знать нашу далеко недостаточную плотность на границе, неполную укомплектованность и несколоченность многих соединений и особенно мехкорпусов, быть убежденным, что враг не сегодня-завтра может нанести удар, и в то же время не иметь возможности должным образом на это реагировать, было мучительно.
— Хорошо, — резко оборвал Павлова Ворошилов. — Но ведь, кроме снарядов, заложенных в танки, вы, выходит, ничего не сделали для повышения бдительности и готовности войск. Быть глубоко убежденным в предстоящем вторжении немцев и не вообще когда-то в будущем, а, как вы утверждаете, не сегодня-завтра, вы, тем не менее не приняли хотя бы самых элементарных мер предосторожности в пределах вашей компетенции как командующего округом!
— К сожалению, мои возможности были ограничены, — мрачно сказал Павлов. — Все, что я вам сейчас докладываю о поведении противника, Генеральный штаб знал. Что касается меня, то я как командующий округом не имел права своей властью передвинуть хотя бы одно соединение к государственной границе. Когда я за несколько дней до войны просил Генеральный штаб разрешить округу посадить войска в окопы на границе, меня резко одернули. Мне было сказано, что я паникер, ничего не понимающий в политике человек и предложили не дразнить немцев.
— При этом делали ссылку на сообщение ТАСС, — к слову заметил Шапошников.
— Совершенно правильно, — подтвердил Павлов. — И мне приходилось читать это сообщение командующим армиями и начальникам служб, когда, прямо скажу, они припирали меня фактами к стенке.
Павлов нервно встал, сделал несколько широких шагов вдоль салона и, обращаясь к маршалу Ворошилову, сказал:
— Я, товарищ маршал, не снимаю с себя вины за все, что произошло, и в первую очередь несу за это ответственность, но большая доля вины лежит и на Генеральном штабе. Если мы здесь в Белоруссии были уверены в намерении Гитлера, то Генеральный штаб наверняка располагал неизмеримо большей информацией для такого вывода и обязан был принять необходимые меры.
— Я не снимаю ответственности с Генштаба, — перебил Павлова Ворошилов. — И уверен, что так думает и Борис Михайлович.
— Бесспорно, — согласился Шапошников, — Генштаб должен был доказать политическому руководству надвигающуюся угрозу со стороны немцев.
— Ваши рассуждения, — продолжал Климент Ефремович, — о правах командующего все же меня не убедили. Если вы были так уверены в нападении немцев, как сейчас утверждаете, то кто мог вам помешать, скажем, рассредоточить и замаскировать самолеты на аэродромах, привести в состояние боевой готовности истребительную авиацию. Разве вам требовалось указание Москвы, чтобы вывести танки, артиллерию и автомашины из парков и гаражей в леса, которыми так богата Белоруссия? Я уж не говорю об этих злополучных артиллерийских сборах. Оставить пехоту без артиллерии и в то же время ждать вторжения врага по меньшей мере легкомысленно.