Окорок единодушия

Справедливо говорит Гроз, что «из веселых обычаев английских ни один не пользовался такою известностью, как Донмовский Окорок». Действительно, Донмовский Окорок вошел в пословицу. О нем упоминает еще Чоусер, как об обряде, уже знаменитом

Происхождение этого достопамятного обычая, доселе несколько загадочное, совершенно объясняется в предлагаемом читателю достоверном рассказе. Установленная Физвальтером в начале XIII-го века, награда окороком оставалась в употреблении до половины ХVIII-го столетия, времени, к которому относится наш рассказ. В последний раз окорок был присужден 20 июня 1751 года. У меня есть любопытная гравюра, достойная Гогарта, сделанная с картины, писанной с натуры Давидом Огбёрном, и, как надобно думать, очень верно представляющая церемониальную процессию окорока. С этой гравюры взяты некоторые подробности моего рассказа.

Превосходный трактир был трактир под вывескою «Донмовского Золотого Окорока». Лучше его не было в целом Эссекском Графстве.

В доме, где он помещался, было прежде больше богатства и блеска, но никогда не бывало столько веселья, как ныне, при Ионе Неттельбеде, «Ионе-весельчаке», как он сам звал себя, или «рыцаре окорока», как звали его иные гости заведения. Мало того, что Иона необыкновенно чтил древний обычай донмовский: из уважения к нему, Иона выбрал вывескою своего трактира окорок, отлично раззолоченный; он висел над дверьми заведения, с красноречивым воззванием:

Над вывескою много шутили, намекая особенно на житье бытье самого хозяина; но, подсмеиваясь, шутники все-таки шли на приглашение вывески, следовательно она достигала своей цели.

Прекрасно устроились дела Ионы-весельчака, да он того и заслуживал, потому что варил восхитительный эль; но одно из главнейших желаний его жизни: быть награждену окороком, все еще оставалось не исполнено судьбою. Награда эта была ему завиднее всех земных почестей; и хотя много раз ожидание его обманывало, но он и не думал отказываться от надежды получить окорок.

До сих пор он не мог дать присяги, требуемой уставом, присяги очень строгой, именно: муж и жена, желающие получить окорок, должны поклясться, что прожили в совершенном согласии и любви год с днем, и ни одну минуту; ни одного разу, ни во сне, ни наяву, ни дома, ни вне дома, не жалели о том, что стали мужем и женою и не желали расстаться. Этого, по чистой совести, не мог Иона сказать о жизни своей ни с одною из своих жен. «Ни с одною», говорим мы, потому что он был женат уже три раза и каждый раз так неудачно, что желал отвязаться от подруги своей жизни. Первая жена Ионы была злая ворчунья, не дававшая ему ни минуты покоя; вторая ласкова, но уж слишком: кокетство ее доводило Иону до отчаяния; третья любила бутылку гораздо более, нежели мужа. Но, не теряя мужества и не отказываясь от надежды достичь цели своего честолюбия, Иона женился в четвертый раз. Теперь успех был вероятен, потому что Нелли, четвертая жена, не только была очень хороша собою, но по-видимому и очень привязана к мужу, а в довершение всего, ей, не менее чем мужу, хотелось получить окорок — обстоятельство очень важное. Одним было можно упрекнуть Нелли: она любила слушать комплименты; «но это, — говорил Иона, — очень натурально в молодой и хорошенькой женщине». Ее достоинства он объяснял так: «Моя Нелли не подвержена такой слабости, как Хлоя, моя третья жена; глаза у нее лучше, чем у черноглазой Катерины — помните, сосед? у моей первой жены; талия тоньше и ножка меньше, чем у Джен, моей второй жены — помните Джен, сосед? недурная была женщина, только немного свободна в обращении; словом сказать, Нелли стоит их всех трех вместе! Я счастливый муж, сосед; право, счастливый муж, очень счастлив своей женой. Не позавидую никому, ни даже вам, сосед; а иные, быть может, еще позавидуют мне, потому что теперь окорок от меня не уйдет, это верно… ха, ха, ха! Да, стану просить окорок, лишь кончится год. Вот будет славная штука, сосед, славная штука… ха, ха, ха!»

Сосед Сэм Орпинт, к которому обращены были эти слова, соглашался с трактирщиком в суждениях о красоте жены его, но не совсем был уверен, что Ионе присудят окорок. Впрочем, он не спорил, а только молча кивал головой, как бы совершенно соглашаясь с ним. Орпинг сам был человек женатый и знал, каково жить с женою.

Кандидат на получение окорока был, по собственному мнению, мужчина видный и красивый. Другим казалось, что красивые мужчины бывают выше Ионы ростом, не так тучны, не так краснолицы, не так толстоносы, но ведь на людей не угодишь; Иона был доволен собою. Он был убежден, что правится женщинам; и как не согласиться с этим, если нашлось четыре невесты, поочередно соглашавшиеся выйти за него? Иные объясняли согласие их не любовью, а другими соображениями; но конечно Иона лучший судья в своем деле. Как бы то ни было, он очень заботился об украшении своей персоны: носил пестрые жилеты и цветные фраки; обращал большое внимание на свой парик и другие принадлежности костюма; ни на одном трактирщике нельзя было найти такого белоснежного фартука.

В лучшей комнате трактира висела, для назидания гостей, отлично переписанная копия присяги, требуемой от желающих получить окорок, присяги, прежде казавшейся хозяину столь страшною, но теперь не представлявшей никаких затруднений. Об этой оригинальной формуле часто мы будем упоминать, потому сообщим ее здесь вполне.

Ни ссоры, ни сожаления, ни измены, не только делом, но и мыслью. Постоянная любовь в течение целого года с днем — таковы условия. Они так редко соблюдаются супругами вообще, и донмовскими супругами в особенности, что почти никто не имеет права на окорок.

Награда эта установлена была в глубокой древности, с того времени, как сэр Реджинальд Физвальтер, явясь в простом, мужицком платье к доброму приору Донмовского Монастыря, получил от него окорок ветчины в награду за верность жене; но это предание основано только на легенде. Древнейшая из наград, памятных истории, дана была, в седьмой год царствования Эдуарда IV Стевену Семьюэлю и его жене. До уничтожения монастырей она была дана еще два раза, именно: второй случай был при Генрихе VI-м, а третий в начале царствования Генриха VIII-го; но добрый старый обычай продолжался и по уничтожении монастырей; право присуждать награду передано было, вместе с монастырскими землями, сквайру Монкбери. Сохранился и портик, под которым счастливые и верные супруги давали присягу, и огромное дубовое кресло с хитрыми узорами, на которое садилась награжденная чета; по-прежнему носили счастливцев в этом кресле кругом стен здания, при звуке скрипок, волынок и лютней, при радостных восклицаниях народа; по-прежнему впереди процессии носили драгоценную награду, ими полученную; но супружеская любовь и верность у англичан стала, кажется, баснословною редкостью: в течение двух столетий только два раза была выдана награда; и вот уж пятьдесят лет никто не получал ее, хотя окорок был приготовляем ежегодно и ежегодно провозглашалось в баронском Донмовском Суде, что достойная чета может явиться и получить его. Претендентов являлось много, но никто из них не удовлетворял строгим условиям присяги.

Мы видели супругов, считавших теперь себя достойными окорока: Иона и Нелли надеялись получить награду.

Дом, где помещался их трактир, был великолепнейшим во всем околотке, когда в нем жил сэр Вальтер Физвальтер, странный человек, о котором носилось много загадочных слухов, не приносивших ему чести: говорили, что он жестоко обращался с женою, что несчастная была доведена им до самоубийства, и что тень ее являлась в опустевшем доме, который потому был продан за дешевую цену. В последнее время тень покойной леди Физвальтер мало беспокоила посетителей; но все еще была в покинутом углу здания комната, где являлась тень женщины каждому, осмеливавшемуся провесть там ночь. За исключением этого уголка, гостиница была спокойна и удобна. Хороший эль, чистое столовое белье, услужливый хозяин, веселая хозяйка — чего же больше искать проезжему?

Дом был очень живописной архитектуры и уж самым видом своим привлекал гостей. Обширная, светлая общая зала готова была принять их. Здесь-то, вероятно, пировал с своими друзьями сэр Вальтер Физвальтер.

В гостинице было очень светло и весело. По правде сказать, никогда не бывало в ней мрачно; но теперь было особенно светло и весело. В камине пылал огонь, освещая резные дубовые панели, витые ножки дубового стола и резные дубовые двери залы. Сидеть у камина было очень приятно, потому что на дворе уже с неделю стоял холод. Все пруды около Донмо покрылись льдом, и даже речка Чельмер, бежавшая около стен садов гостиницы, наполовину замерзла. Подходило Рождество, и заботливый хозяин убирал свое заведение к празднику. Ему помогала в этом плотная, румяная Пегги. Они стояли близко друг к другу. Ионе как-то случилось немного повернуться — щека Пегги была подле самых его губ. Искушение было слишком сильно. Нежный Иона не устоял против соблазна — поцалуй раздался.