Оксфордские страсти
Шрифт:
– Выходит, одни богатые и сильные дают названия деревням.
– Разумеется. Не Бингэмы же.
V
Самые счастливые годы
Стивен Боксбаум плавал на спине в большом, красивом бассейне, со вкусом отделанном плиткой из португальского мрамора (Стивен неизменно упоминал об этом, когда речь заходила о бассейне) и наполненном подогретой пресной водой. Он лениво подгребал руками, перемещаясь из одного конца бассейна в другой.
Все замерло в послеполуденной дреме. Только ласточки носились туда-сюда. Не обращая внимания на пловца в бассейне, они то и дело бросались из-под карниза к самой воде, чтобы
Стивену было о чем поразмышлять. Прошла неделя с тех пор, как он поцеловал Пенелопу на церковной паперти, а он так и не собрался с духом и не известил Шэрон о случившемся. Сегодня вечером назначено первое заседание его комиссии» и он опять увидит Пенелопу. И Пенелопа наверняка спросит.
Когда он вылез из бассейна, ласточки шарахнулись, но вскоре снова принялись за свое, раздраженно вскрикивая на лету.
Стивен видел, что Шэрон сидит в гостиной со своей подругой Беттиной Сквайр: они смотрели телевизор. Шэрон недавно купила у Беттины довольно любительскую акварель, вид церкви Святого Климента. Акварель уже была обрамлена и висела теперь у Шэрон в будуаре. Дамы только что ходили наверх полюбоваться приобретением.
Войдя через боковую дверь, Стивен услышал, как обе рассуждают про какой-то подземный город. Дочка Беттины, крошка Иштар, лежала на полу, раскинув ручонки, будто приветствуя его. Бог знает, о чем думало это дитя. Ладно, все это его совершенно не касается, решил Стивен. Он принял душ и надел костюм, чтобы подчеркнуть торжественность первого заседания комиссии. Но сначала он хотел повидаться с Генри Уиверспуном, разговорить его, вытянуть из депрессии, в которую тот впал, после того как сбил Сэмми Азиза.
Стивен вышел из задней калитки, пересек Коутс-роуд, прошел по аллейке к парадной двери Генри и позвонил. После недолгого ожидания экономка открыла дверь и впустила его в дом.
Вайолет Эдит Бингэм была женщина крупная, солидная. Мать ее была простая крестьянка. Муж Алек – садовник у Фрэнка Мартинсона. Вайолет держалась прямо, к земле не гнулась, хотя волосы ее совсем поседели и поредели.
– Он у нас нынче не в духе, сэр, – сказала она. – Я ему омлет на завтрак делала, с сыром, как он любит. Вы думаете, съел? Да куда там! Я еще, дура, попыталась его уговорить. Но он же порой чистое наказание господне! И что этот старый разбойник устроил? Взял да как шваркнет все в камин… И тарелку, и омлет, сэр… А тарелка-то из сервиза, с золотым ободком. Я ему: «Ну и настроеньице у вас, сэр! Что ж серчать-то?» А он: не лезь, мол, не в свои дела. А я ему: это как же не моедело, когда оно вовсе мое, коли я обязана за вами присматривать. Так он вдруг и скажи: да пошла ты… Ну, что вы про все это думаете? Я хочу сказать, есть ведь от чего голове пойти кругом, а, сэр, как по-вашему? Стивен слушал ее с премрачным лицом.
– Да уж, – согласился он. – Вам остается лишь утешаться, что он свою тарелку разбил, а не вашу.
– Дак с такой ведь яростью грохнул!
– Надо думать. Но послушайте, Вайолет, все же не надо так уж огорчаться. Мистер Уиверспун, разумеется, донельзя расстроен, оно и понятно, а…;
– Расстроен? Да он места себе не находит!
– Что ж вы хотите, Вайолет? Он старый человек. Но хотя бы вы не расстраивайтесь. Ну разбил тарелку, испортил омлет – это все его потери… Он скоро придет в себя, опять будет, как прежде. Я уже говорил с врачом.
Вайолет хотела что-то добавить, но Стивен бочком протиснулся мимо нее и оказался в голубой гостиной, где восседал Генри с теплой шалью на коленях. Он читал «Файненшл Таймс», и очки восседали на самом кончике острого носа.
Когда Стивен вошел в комнату, Генри взглянул поверх очков, натужно улыбнулся и отложил газету.
– А-а, Стив…
– Ну, Генри, как поживаешь?
– Я слышал, Вайолет жаловалась на меня. Из-за тарелки переживает? Знаю-знаю. Мне, черт возьми, еще целый обеденный сервиз предстоит оприходовать.
Она досадует, что тарелка разбита.
– Ах, тоже мне… А сердце?
Они обменивались бессвязными фразами, чтобы вновь привыкнуть к голосам друг друга, Генри сказал, что уже слишком стар, не должен водить машину и на прошлой неделе не имел права садиться за руль.
– Пора, наконец, взглянуть правде в глаза: я впал в старческое слабоумие…
– Генри, о чем ты! Ты вовсе не виноват. Я же видел. Этот молодой человек, Азиз-младший, он прямо перед твоей машиной вывернул руль, совершенно неожиданно. Тебе абсолютно не за что себя винить.
– Понимаешь, это у меня не первый раз… – признался Генри. – Ну-ка, Стив, дружище, принеси с буфета графин с виски. И пару стаканчиков… Да-а, был я когда-то в Чили, в Пунта-Аренасе. И там задавил девушку, примерно такого же возраста, что этот Сэмми Азиз. Ужас! Умерла по дороге в больницу. Я, конечно, пил тогда по-страшному.
– А что ты делал в Пунта-Аренасе?
– В молодые годы была у меня гостиница в Аргентине. Вообще-то она принадлежала одному приятелю, владельцу паба в Корнуолле. Он меня и подговорил: поезжай, мол, со мной поможешь управлять гостиницей в Буэнос-Айресе. Я и поехал. А в те годы отправиться в Южную Америку – это был поступок! Только Чарли там заболел, и гостиницей я поначалу управлял в одиночку, а потом и вообще ее выкупил. Она мне дешево досталась. Бедняга Чарли вернулся в Англию и помер. К тому же бог знает где, в Бови-Трейси.
Стивен разлил виски в стаканы, по дюйму в каждый. Генри отпил, призадумался.
– А-а, это у меня «Тобермори», отличное виски, односолодовое. Самое лучшее виски – с восточного побережья. – И вернулся к своей истории: – Да, гостиницу я отремонтировал. Тараканов потравил. Дела пошли – лучше не бывает. И тут я повстречал одного чилийца, его звали Рикардо, он, когда к власти пришел Альенде, оказался не в ладах с законом. Ему принадлежало несколько гостиниц, и он хотел их мне продать. Потому я и оказался в Пунта-Аренасе. Ну, надо ли говорить, что не обошлось, конечно, без женщины… Она была с этим самым Рикардо. Его лицо до сих пор у меня перед глазами…
Он задумчиво отпил еще виски.
– Рикардо хотел, чтобы эта бабенка меня соблазнила. А я… что уж там… и я, разумеется, страшно желал, чтобы это случилось. Чудесная была, прошу заметить, женщина – пылкая, горячая… Только я вовсе не думал прямо так покупать эти гостиницы у Рикардо – во всяком случае, пока не осмотрю во всех деталях. А унего их было целых три… Ну, в общем, у нас с нею были пречудесные отношения. Куда уж, так сказать, чудеснее. Но оказалось, пока я с нею путался – она как раз повезла меня смотреть гостиницу, мы там и переночевали», да, так вот в эту самую ночь Рикардо познакомился в баре с какой-то бабой, натворил черт знает чего и в результате его порезали ножом… Ты, может, думаешь: в Южной Америке всегда так. Ничего подобного! Все, как правило, нормально, все прекрасно. И без особых потрясений. Это Рикардо такой. Ну, купил я его гостиницы. Он их дешево отдал, а сам отравился на море, залечивать раны. Чудесная страна – во всяком случае, была. И люди славные, и климат прекрасный. И все местные берут от жизни по полной.