Октавиан Август. Крестный отец Европы.

Холланд Ричард

XIX. Крестный отец Европы

Тиберий примчался обратно и успел провести с умирающим Отцом отечества целый день. Они долго разговаривали наедине. Никто не знает, что они друг другу говорили. На следующее утро Октавиан посмотрел в зеркало, помял пальцами лицо, словно пытался расправить его. Он спросил у присутствующих — хорошо ли, по их мнению, он сыграл комедию своей жизни. Все поспешили ответить утвердительно. То было 19 августа 14 года нашей эры — шел сорок пятый год правления Октавиана.

Он скончался на руках у Ливии; Тиберий тоже был рядом. Октавиан сохранил образ государственного деятеля. Он ушел так же, как и жил, — не давая воли чувствам, до конца верный долгу.

Слезы, проливаемые по

всей империи тысячами, а может, и миллионами людей, никогда его не видевших или видевших только на расстоянии, не могли заменить привязанности, которой не было между уцелевшими членами распавшейся семьи. Внук Октавиана, Агриппа Постум, был убит императорским fiat, едва исполнители добрались до места его ссылки. Отдавал ли Октавиан перед смертью такое распоряжение? Кто знает. Возможно, то был первый приказ Тиберия, или же Ливия решила подчистить концы.

В день погребения Октавиана весь Рим был на ногах; свои похороны принцепс тщательно спланировал. Торжественная процессия принесла гроб с маленьким иссохшим телом на Форум, где во время официальной церемонии Тиберий и его лишенный наследства сын Друз произнесли с ростры речи, в которых упоминались самые выдающиеся события в жизни принцепса.

Гроб вынесли на Марсово поле и возложили на погребальный костер вблизи гигантского обелиска, который принцепс вывез из Египта и установил в качестве солнечных часов. В день рождения Октавиана длинная тень обелиска падала на его изображение на Алтаре Мира — истинном памятнике императору.

Представления Октавиана о мире отличаются от современных понятий. Для него Pax Romanaнеразрывно связан с войнами и захватом земель. Этот мир не подпадает под все наши определения, он опирается на взвешенный расчет материальных выгод, извлекаемых из власти над завоеванными народами, которые трудятся, платят налоги и сражаются (против врагов Рима) — и все исключительно по воле Августа и его преемников. Такой мир не имеет ничего общего с моральными принципами вроде «возлюби ближнего», скорее — «подчини ближнего и защити себя». Вторая формулировка вполне применима и к нашему времени. Таково было отношение Советского Союза к Восточной Европе; именно оно лежит в основе действий американцев в Ираке (бывшем некогда частью Парфянского царства) и вообще на Ближнем Востоке. В отличие от его современных коллег Октавиан совершенно откровенно описывает величайшее свое достижение — Parta victoriis pax(мир, рожденный победами).

Понятие мира для римлянина неотделимо от добродетелей, традиционно поддерживаемых mos maiorum(моральными принципами большинства), где под «большинством» подразумеваются лучшие люди из тех, что умерли, и лучшие из живущих, которые, в свою очередь, обязаны привить эти добродетели незапятнанными следующему поколению. На первом месте — мужество и патриотизм, а следом идет pietas(благочестие). Опять же понятие благочестия сильно отличается от нашего. Для Октавиана, который взял себе за правило публично демонстрировать своё pietas, оно подразумевает не просто человека верующего, избегающего грехов и совершающего благие дела. С точки зрения взаимной верности и социальной ответственности в контексте mos maiorumпонятие pietasгораздо шире.

Благочестивый римлянин — это тот, кто всегда на стороне Рима и его богов, тот, кто сражается за господство своей державы и честь семьи. Прочный мир должен был казаться Октавиану опасным для традиционной римской морали, поскольку он ведет к расслабленности, потаканию собственным слабостям и к упадку. Именно потому он присоединил к державе больше земель, чем кто-либо другой до или после него, и ожидал, что его преемники посвятят все силы управлению и защите этих земель. Октавиан содержал —

в основном на границах или у границ — армию в сто пятьдесят тысяч легионеров (и примерно столько же человек во вспомогательных войсках в провинциях), достаточное число для сохранения внутреннего мира и отпора захватчикам, а также для тщательно спланированных кампаний по захвату новых земель.

Pax Augustaславен еще и тем, что он способствовал расцвету мирных ремесел — на больших, как никогда прежде, территориях. Развивалась торговля — между землями, входившими в империю, и между отдаленными частями света. Население росло; огромные угодья, никогда не знавшие плуга, стали теперь обрабатываться. Простые путники могли спокойно добраться из Европы в Африку через Азию и так же спокойно вернуться — ибо путь проходил по охраняемым Римом землям. И с ними путешествовали не только товары, но и новые мысли и религии. Распространялся римский образ жизни, его усердно перенимали многие народы, особенно варварские племена на западе. Самому Риму век Августа принес новые понятия о нравственности и обществе.

И пусть превозносимое Октавианом «возрождение республики» не что иное как обман — на высшем политическом уровне, — в целом оно было правдой, как может быть правдивым произведение искусства, имеющее какие-то вымышленные детали.

Октавиан старался восстановить не конкретное сочетание политических законов и порядков, а систему традиционных ценностей, согласно которой общее благо всех граждан стоит выше, чем индивидуалистические стремления привилегированного меньшинства.

Его собственная маниакальная борьба за власть отнюдь не обусловлена цинизмом. Как только Октавиан достиг высокого положения, он в гораздо большей степени стал руководствоваться в своей политике любовью к обычаям и духу прежних поколений римлян, во всяком случае, в той мере, в какой о них можно было судить по легендам прошлого, легендам о деяниях, прославивших римский народ и возвысивших его над другими. Этот дух, независимо от того, существовал ли он в действительности, красноречиво и лаконично, как никто другой, выразил британский министр девятнадцатого века лорд Маколей в известных и часто осмеиваемых за сентиментальность строках о Риме поздней империи:

Не партии, державе Служить старался всяк. Вождь пекся о народе, Любил вождя бедняк. Делили честно земли, Добычу — плод войны; Как братья жили римляне В дни славной старины.

Ни одно из этих утверждений нельзя назвать полностью верным. Да и могло ли так быть, коль скоро люди несовершенны? Просто Маколей — как и Октавиан — желал верить, что когда-то, когда деньги, роскошь и безудержное честолюбие не испортили людей, царил золотой век братства и героизма. То была та самая Res Publico, которую Октавиан мечтал восстановить или по крайней мере поставить гражданам в пример для подражания. То была сфера разума, скорее символ, чем реальность, и, быть может, символ тем более могучий.

В погоне за всеобщим благом Октавиан был готов отказаться отличного счастья, подобно тому как с радостью отдавали жизни за Рим легендарные представители героической эпохи. Он пожертвовал единственной дочерью и двумя внуками, когда их поведение стало мешать реализации его задачи: перевоспитать граждан с помощью суровых законов о нравственности и личного примера со стороны императорской семьи. Эти реформы, как и Pax Augusta, не проистекали из абстрактных этических принципов, но основывались на понимании нужд государства, его государства, государства более великого, чем он сам, и требовавшего от настоящего римлянина не большее и не меньшее, как полной самоотдачи.