Октавия
Шрифт:
Гэрриет застыла как громом пораженная. Ее вывел из оцепенения насмешливый голос.
– Что тут за шум? Я не опоздал?
– Поправляя галстук и невозмутимо вытирая следы губной помады, в прихожую вошел Кит Эрскин.
– Привет, Кори. Я смотрю, ты что-то осунулся с тех пор, как я тебя не видел. Наверное, слишком рано ложишься спать.
Гэрриет не стала дожидаться ответа Кори. Сгорая от стыда и унижения, она бросилась вверх по лестнице. Неужели он выгонит ее за одну-единственную провинность?
От рева лицо Уильяма побагровело, а глаза превратились в узкие щелочки.
–
– Прости меня, прости!
Пока подогревалось молоко, Уильям постепенно успокаивался, а Гэрриет, наоборот, нервничала все больше. Ей ясно виделось их с Уильямом будущее, унылое и безденежное, и в этом будущем не было ни Шатти и Джона, ни даже Кори с его перепадами настроения. Как странно, думала она, прошло так мало времени, а этот безалаберный дом стал ей чуть ли не родным…
Но не успела она сунуть Уильяму его молоко, как послышался негромкий стук в дверь. Это был Кори.
– Не вставай, - сказал он ей.
– Как Уильям?
– Все… хорошо, - с трудом проговорила она.
– Пожалуйста, извини. Конечно, я не должна была уезжать из дома.
– Плохо, что ты уехала с Китом. Женщины интересуют его только как временные партнерши, а тебе это сейчас меньше всего нужно.
Гэрриет ниже опустила голову.
– Я… очень тебе неприятна?
Кори слегка улыбнулся.
– Время от времени мои лошади начинают взбрыкивать и показывать норов, мне даже приходится порой выбивать из них дурь. Но это не значит, что я люблю их меньше, чем раньше.
– Значит… я могу остаться?
Он кивнул.
– Без тебя мои дети осиротеют. Я не могу этого допустить. И потом, извиняться должен я, а не ты: последние несколько дней я вел себя по-свински.
Он взял в руки фотографию Саймона, лежавшую на ее столике.
– Наверное, я слишком погряз в своем маленьком аду и совсем забыл, что у других тоже есть свои горести. Гэрриет.
– Он нежно провел пальцем по ее щеке.
– Бедная девочка. Ты еще тоскуешь по нему?
Гэрриет покраснела.
– Да… Нет. Не знаю. Почему ты не скажешь своей жене, чтобы она завтра не приезжала?
– выпалила вдруг она.
– Еще можно все изменить.
– Я должен видеть их вместе какое-то время - ее и Ронни Акленда, - медленно сказал он и направился к двери.
Уже выходя, он обернулся.
– Только, пожалуйста, к приезду Ноэль убери волосы назад. Так ты чересчур хорошенькая. Чего доброго, она еще начнет встречное дело о разводе.
Едва дверь за ним закрылась, Гэрриет, с недовольным Уильямом на руках, метнулась к зеркалу. Он назвал ее хорошенькой? Кори Эрскин назвал ее хорошенькой? Но ведь за все время он ни разу не сделал ей ни одного комплимента. Она приложила ладонь к щеке, до которой только что дотрагивался Кори, и попробовала представить себе Кори Эрскина в любви; на миг ей показалось, будто она видит, как разглаживаются морщины на этом каменно-надменном лице, и слышит голос, нежный и страстный, а не глуховато-холодный, как всегда. Впрочем, она тут же устыдилась своей распущенности и потом долго еще терзалась угрызениями совести.
Тем не менее, уложив Уильяма, она все же направилась в ванную и вымыла голову.
Она уже вернулась к себе и сушила волосы полотенцем, когда в щель под ее дверью просунулся сложенный вчетверо листок белой бумаги.
На листке большими детскими каракулями, десять раз подряд, было написано: “Я больше не буду совращать Гэрриет”. И ниже, обычным почерком, приписка: “Милая Гэрриет, Кори хотел, чтобы я написал это тысячу раз, но у меня заболела рука, и я хочу спать. Так что, пожалуйста, прости меня без этой тысячи. Целую, Кит”.
Гэрриет прыснула. Долго сердиться на Кита Эрскина было совершенно невозможно.
Глава 19
Ронни Акленд с Ноэль опоздали по меньшей мере на час. За это время дети совершенно обезумели от отчаяния, а Гэрриет успела раз десять сбегать наверх, чтобы поправить ленту на затылке и попудрить нос. Но, когда Ноэль Белфор, закутанная в светлые меха, выбралась из своего длинного “Роллс-Ройса”, Гэрриет стало ясно, что пудра потрачена зря. Такой красоты, как у Ноэль Белфор - яркой, ликующей, - не было больше ни у кого на свете. Она ворвалась в “Дом на отшибе”, подобно райской птице, с пронзительным криком любви.
– Кори, милый, как ты похудел! Шатти, малышка, на тебе просто прелестное платье! Джон, ангел мой, какой ты у меня стал высокий и красивый!
Оправившись от первого потрясения, Гэрриет разглядела, что у Ноэль правильный, чуть удлиненный овал лица, бархатисто-нежная, как у лепестков магнолии, кожа и ясные, живые светло-карие с желтизной глаза. Золотое сияние исходило от великолепной гривы ее волос. Она была высокая - почти как Кори, но при этом ее тело казалось необыкновенно гибким и словно шелковистым. Под шубой у нее оказалось шерстяное трикотажное платье цвета шафрана, идеально облегавшее ее фигуру.
Поочередно заключив в объятия детей, она неожиданно обратила ослепительную улыбку на Гэрриет.
– Мне так стыдно, что мы на столько опоздали! Нет, это совершенно непростительно. Идемте скорее чего-нибудь выпьем, чтобы мне не было так стыдно.
– Она подхватила Гэрриет под руку.
– Вы не представляете, как я рада, что у моих детей такая няня. Я слышала о вас столько хорошего. Как только пообедаем, я обязательно зайду взглянуть на вашего малыша, а вы мне расскажете все, все о себе.
Гэрриет, ожидавшая встретить что угодно - равнодушие, высокомерие, прямую враждебность, - оказалась решительно не готова к теплому и дружескому тону. Ронни Акленд и Кори уже сидели в гостиной, беседуя об охотничьих ружьях.
К вящему удивлению Гэрриет, понравился ей и Ронни Акленд, высокий красавец в твидовом костюме. У него был довольно громкий голос, чуть красноватое лицо и прекрасные белые зубы. Он все время улыбался, скорее всего просто от смущения.
Кори уже успел восстановить самообладание и теперь производил впечатление человека, слегка раздосадованного приездом незваных гостей. За все время на его холодном, невозмутимом лице не мелькнуло и намека на бушевавшее в душе смятение.