Октавия
Шрифт:
– Так о чем была проповедь?
– с нехорошей улыбкой спросил он Имоджин.
– Что, простите?
– перепугалась она.
– Проснись, - сказал отец.
– Прошу прощения, я думала о другом.
– Ники хочет узнать, о чем была моя проповедь, - в голосе викария слышалось явное раздражение.
Она почувствована, что кровь прилила у нее к лицу. Все теперь смотрели на нее.
– Никодим , - шепотом подсказала Джульетта.
– А, да, - благодарно спохватилась Имоджин.
– ?Дует
Дрожащем рукой она потянулась за вином, моля Бога, чтобы гроза миновала. Ники посмотрел на часы.
– Бог ты мой, уже почти четверть третьего.
– Я пропустил час вопросов для садоводов, - сообщил викарий.
– Надеюсь, я не слишком вас утомил, - поскромничал Ники, наверняка зная, что это не так, - если у вас какие-нибудь дела, то не стесняйтесь.
– О нет, - заверила его миссис Броклхерст, - все было так увлекательно, правда, Стивен? После разговора с вами мы будем следить за Уимблдонским турниром с гораздо большим интересом.
– Мне скоро надо будет отправляться в Лондон, - сказал Ники, - но перед этим я не прочь прогуляться по торфяникам.
– При этом он еще сильнее нажал на щиколотку Имоджин.
– Я должен написать свою вечернюю проповедь, - с сожалением сказал викарий, - а в четыре часа придут за собачьим ошейником для спектакля драматического общества.
– Мне надо искупать Гомера, - сказала Джульетта.
– Вас проведет Имоджин, - предложила миссис Броклхсрст.
– Как раз на это я и надеялся, - признался Ники, улыбнувшись Имоджин.
– Зачем Имоджин выкрасила себе веки в ярко-зеленый цвет для прогулки по торфяникам?
– спросил викарий жену, помогая ей мыть посуду.
– Боюсь, она влюбилась, - предположила миссис Броклхерст.
– Ее ждут торфяники и муки, - тихо пробормотала Джульетта.
Со вчерашнего дня ветер утих, и от теплого солнца в небо поднялись поющие жаворонки. У папоротников распрямились их бледно-зеленые пальцы. Ягнята бегали взапуски и блеяли, напоминая матерям о себе.
– Похоже, папа с тобой немного не в ладах?- спросил Ники.
– Он был разочарован, что я не родилась мальчиком.
– А я этим страшно доволен.
Его рука обняла ее дюймах в шести выше талии.
– Очень, очень доволен, - повторил он, и его пальцы дотронулись до ее груди. Имоджин отпрянула: их еще было видно из дома.
– Неизвестно, кого ты больше боишься - меня или его, - сказал Ники.
– О, к вам я отношусь совсем по-другому, - возразила Имоджин, - просто раньше я никогда не имела дела со знаменитостями.
Ники рассмеялся.
– Я познакомлю тебя со многими, если ты обещаешь не увлекаться ими.
Имоджин, не такая тренированная, как Ники, скоро запыхалась. Хорошо еще, что говорил по большей части он.
– У теннисиста жизнь одинокая. Сегодня здесь, завтра уже в другом месте - тысячи знакомств и очень мало друзей. Никогда нигде не задерживаешься настолько, чтобы можно было наладить нормальные отношения.
– Он глубоко вздохнул.
Имоджин, у которой восприятие немного притуманилось от выпитого за обедом вина, не улыбнулась. Она посмотрела на него с сочувствием.
– Будешь вспоминать обо мне время от времени, когда зароешься в свою библиотеку?
– Да, все время.
– Прекрасно, - сказал он, взяв ее за руку и увлекая за собой в заросли вереска. Вблизи она пахла зубной пастой и свежевымытыми волосами - совсем, как его малолетние племянницы, когда они после ванной выходили пожелать спокойной ночи, - сентиментально подумал Ники. Он поднес руку Имоджин к губам.
Буровато-зеленый склон холма был опоясан каменными стенами, болота отливали смутно-лиловым цветом. Вдали темнели мельничные дымоходы.
– Правда, красиво?
– сказала Имоджин, отчаянно стараясь сохранить спокойствие.
– Ты красивее, - сказал Ники, - а твой пульс, милая, - добавил он, держа ее запястье,- как атака легкой кавалерии. Веришь в любовь с первого взгляда?
– Не знаю, - честно призналась Имоджин.
– А я верю. Вчера, когда я тебя увидел, это случилось - как удар молнии. Я даже не знаю, что в тебе такое. Словами не передашь, но что-то нечто большее, чем просто красивая внешность.
– Он обнял ее и прижал так крепко, что она не могла вывернуться. Вскоре она перестала сопротивляться и легла на спину.
Казалось, вся синь небес сгустилась в этих голубых глазах, и когда он целовал ее, прутья вереска кололи ей спину. Все было так плавно и так умело, так отличалось от повадок подкатывавших к ней местных парней, которые грубо хватали ее и щупали, что прошло несколько секунд, прежде чем Имоджин поняла, что произошло. Его рука вдруг прокралась ей под свитер, отстегнула лифчик, и ее теплая и тяжелая левая грудь упала в другую его руку.
– Нет, нет, Ники! Не надо.
– Почему, моя радость? Тебе это не нравится?
– Нет, нравится! Но…
– Тогда молчи.
Он опять стал целовать ее, а его свободная рука осторожно подвигалась вверх по ее бедру. Словно паралич сковал ее члены. У нее не было сил бороться с ним. И вдруг страшный шум в зарослях папоротника заставил их вскочить. Спасение явилось в облике большого черного лабрадора, который встал перед ними, высунув розовый язык и неистово крутя хвостом.
– Господи, - задыхаясь произнесла Имоджин.
– это Дороти.
– Кто такая Дороти?