Окуни лесных озёр
Шрифт:
Сегодня я впервые пришел в этот мир проток и островов. И поразился белой тишине, царившей здесь. Я уже привык к тугому напору волжских ветров, почти постоянно дующих у фарватера, где я ловил на жерлицы крупную щуку, на сумеречной заре судаков, а с утренним светом и – лещей у того самого дуба, о котором уже упоминалось ранее. Здесь были глубины до десяти метров, и поэтому всегда можно было выбрать нужный уровень для какой-то определенной рыбалки. На четырех метрах, вдоль кромки сухого леса, иногда ловилась крупная и жирная густера. Вместе с ней попалась сопа-белоглазка, а изредка и синец сгибал кивок. Если уйти вглубь мертвого леса, то на какой-нибудь полянке можно было попасть на крупную плотву-сорогу, осторожную и сильную. Судак брал на жерлицы только ранним утром, еще в темноте, и только на узкую мелкую сорожку или уклейку. День был отдан ловле щуки на десяти метрах глубины и тут же неподалеку иногда плотно и уверенно брал стайный
Прошло время и с упавшим, сгнившим, спиленным лесом ушли куда-то щуки, судаки и лещи. Пришлось осваивать новые палестины…
И вот первая щука на совершенно незнакомом новом месте. Но до нее было много лунок в поисках хоть какого-то углубления на дне, ямки, затопленного русла. И найдена была мелководная коса посреди протоки, где дно было твердым, видимо, песчаным. Это было понятно по стуку свинцового отцепа. А по краю косы тянулась ложбина с понижением дна до трех с половиной метров. Именно по этой линии и случилась первая щучья хватка, а потом последовали и другие. Здесь явно была щучья тропа, по которой шел хищник. Можно было на глазок протянуть снасти по створу этой жерлицы, где была поймана первая щука. Но для верности я, все же, сверлил и сверлил лунки, отыскивая подо льдом продолжение ложбины, которая, вероятно, была руслом ручья или речки. И, найдя, выставлял снасти по скату с косы на это русло. И это дало результат. Именно здесь и брала щука. А ночью, когда я дремал у печки в найденной на острове землянке, на жерлицы и парочка налимов села. Видимо, ударил щуренок впустую по живцу, уронил на дно, а налимы подобрали…
Так и открыл я для себя этот мир проток и островов.
В предчувствии золотой осени
Казалось, растаяли, ушли ослепительные дни неподвижной жары за тридцать пять… Дохнуло ледяным дыханием севера и уже представлялось, что так будет теперь неизменно. Нет, жара вернулась, но вернулась совсем в ином обличье. Днем знойно, как летом, и теплый ветер гнет прибрежные ивняки, ероша воду. Ночи же стали холодно строги, а под утро, в предчувствии осени, – ознобливы до ощущения близких заморозков. Эти контрастные изменения сказались и на рыбе. Уже не так громко и далеко слышно на ранней заре чмоканье и чавканье подводных «поросят», слизывающих личинок и букашек с травы. Где-то эти звуки исчезли совсем, словно крупнотелые лещи, карпы и лини отожрались впрок и ушли отдыхать в тинистые бокалды-спальни. В парные и короткие ночи летней жары этот живой шум можно было услышать, еще подходя к воде. На плесах и в кувшинках нет теперь уже обилия кипящих окуневых «котлов». В зависимости от водоема, эти изменения становятся все более ярко выраженными.
Уверенные лини
Давно известен нерешительный линевый характер. Классическим и, казалось, незыблемым стало утверждение о том, что клюет линь всегда так, словно поставил себе целью привести в бешенство самого спокойного рыболова. Эти его ужимки, подергивания, притапливания и пляски поплавка на воде действительно могут вывести из себя. Но такое поведение этой флегматичной рыбы проявляется не всегда. По крайней мере, известны периоды, когда линь берет довольно верно и жадно. Это бывает в конце весны, начале лета и на некоторых водоемах – в августе, сентябре. В общем-то, линь здесь не оригинален. Вся рыба жирует перед осенними холодами и заморозками. Это время можно назвать – «осенним ходом», в тон весеннему. Только вот слишком ненадежным и непредсказуемым бывает линевый ход. То он случается, то – нет, то сроки могут сместиться с проявлениями погоды, а также с изменениями климата, все более заметными с каждым годом. Ставить только на линя – рискованная игра. Можно и время впустую убить, и нервы потрепать, в тоске глядя на мутную прудовую воду, в которой, казалось, нет ничего, кроме вопящих по дурному лягушек.
Давно я собирался на пруд, где ближе к осени можно было угодить на довольно веселую ловлю щуки на спиннинг. Экземпляры попадались не трофейные, ну, а что еще ожидать от деревенского пруда, который то спустят, то дамбу прорвет на нём. Словом, некогда было заматереть местной щуке. И охотничьи угодья, скорее всего, занимали пришлые «карандаши» из запруженной речки-ручья. Эти же некрупные щуры частенько радовали и в перволедье, попадаясь на жерлицы. И ценность нехитрой этой ловли заключалась в том, что была она самой, наверное, ранней в ледовом сезоне. Как известно первыми замерзают стоячие небольшие водоемы.
Окуни здесь тоже добыча не редкая. И есть линь – капризный, желанный, но, как уже говорилось, непредсказуемый. Поэтому определенной нацеленности на конкретную рыбу в этот раз нет, а из снастей беру с собой: спиннинг, фидер и поплавочные удочки.
День выдался прозрачный и яркий. Пруд млел в сонной тишине. Плавился малек по всей поверхности открытого плеса, а в тине у берега время от времени слышалась какая-то возня, и видно было, как шевелилась ярко-зеленая тинистая грива. На лягушек, вроде, не похоже… Готовлю вначале спиннинг, накачиваю лодку и выхожу на чистую парную воду. Цепляю белую нулевую вертушку. Заброс, другой… Кто-то ударил, завис на леске и сразу – противная слабина. Сошел. Иду вдоль береговой травы и бросаю вдоль нее перед собой. Но окуни лишь провожают приманку, изредка тычась в нее. Ставлю маленький оранжевый твистер. Есть! Попался окунек-матросик. Но он слишком мал, чтобы называться окунем. И я бросаю его обратно с пожеланием не попадаться больше, а привести с собой старших братьев.
Нет, окунь в этот день мне не дается. Между тем местные рыболовы время от времени вытягивают довольно крепеньких окушков обычными поплавочными удочками, причем посконно-кондовыми, сделанными из кривой рябины ли, ивняка. Но видно, что удача им сопутствует, поскольку ловят, аборигены, явно на малька. У меня нет приспособы-малявочницы, чтобы изловить плавящуюся поверху блескучую рыбешку, и я бросаю это дело. Следующим этапом были попытки раздразнить местных шнурков-щурят белой «вертушкой» № 5. Потом последовали забросы на различные белые и узкие «колебалки», которыми здесь обычно, не шутя, интересуются местные щуки. Но тоже – впустую. Так… В запасе у меня только тиховодная береговая ловля.
Вытаскиваю лодку на берег и готовлю поплавочные удочки. Плюх! Поплавки закачались и замерли как раз за береговой полосой травы. Насадка самая простая – навозные черви. А линю и не надо особых изысков, как и прикорма. Разве что червей нарезать. Но я берегу их на вес золота сегодня. Фидер я забрасываю с крупной мочкой червей метров за двадцать пять от берега.
Снасти настороженно замерли. Но проходит час-другой, а я только курю и чертыхаюсь: бросил ведь, месяц без сигарет, хоть и пачка про запас в кармане лежит, а вот не клюет и – сигарету в зубы…
К вечеру, когда я в унылой тоске решил уже собираться домой, натянуло с запада серую хмарь. Остановился воздух, стало еще более душно, а потом вдруг небо прохудилось и заплакало мелкой моросью, как летним грибным дождем. И сразу посвежело окрест, терпко запахло мокрой травой, почему-то земляникой и каким-то грибным духом, наверное, из низин и мелколесья, где часто можно найти то подосиновик, то масленок в еловой посадке. Это ж деревня, тихая провинция, колыбель и начало жизни, в противоположность пыльной городской торопливости и меркантильности. Цивилизации… А с дождем и в воде какое-то движение стало заметно. Хлестнул по воде нетерпеливый хвост, а я пожалел, что вышел на берег, отложив спиннинг. Но тут вздрогнула вершинка фидера, прогнулся сторожок-кивок с ярким пластмассовым шариком на конце, а потом вдруг закивал плавно и уверенно. Подсечка! Есть! Тяжело, словно из вязкого ила, выдернулось что-то живое и упористо заходило на леске. Всплеснуло под берегом и темно-золотое литое тело выгнулось в подсаке. Линь! Хорош, красноглазый! А краем глаза вижу, что поплавок-гусиное перо поплыл неторопливо в сторону, притопился, и сразу исчез, словно его и не было. Хватаю комель «телескопа», подсекаю и… Из воды пулей вылетает крючок с насадкой. Сорвался линь, не успев взять надежно насадку. Видимо, поторопился я, измученный бесклевьем. Бросаю пойманного линя в садок, оборачиваюсь к удочкам и вижу, что нет уже второго поплавка. Ждать тоже нельзя, и я подсекаю. На этот раз вывожу удачно рыбину уже под килограмм…ну, граммов на восемьсот. Так и тянет руки развести или «пулю отлить» в печатных компьютерных строчках. Рыбак он и в Гондурасе рыбак…
Лини удивительно уверенно и часто садились на крючок, но едва выглянуло солнце, высохли и похудели тучи, – клев, словно отрезало. Так случается и в ловле не менее капризного прудового карася в жаркий день. Нередко хватает набредшего откуда-то облачка, закрывшего солнце минут на десять. И пяток-другой карасей – твой. Здесь – линей…
Капризные окуни
В следующий раз я беру на пруд малявочницу, учитывая прошлый опыт. Но к своему удивлению, не могу поймать ни одной мелкой рыбки. Между тем местные рыболовы ловят опять на малька. Бросаю на воду кусок белого хлеба, но почему-то к нему не бросается отчаянно стая чиклеек-верховок, как обычно бывает на любой реке. Что-то здесь не так. Оказывается и в немудреной ловле мальков есть какие-то хитрости. Спрашивать у рыбаков – плохой тон, нечистая игра, а так хочется… Спрошу, плевать на условности. Подплываю к ближайшему рыболову и замечаю на воде снулого малька. Беру его в руки, и становится понятно, почему рыбки не кидались к хлебу. На этом пруду нет обычных везде уклеек и верховок. Малек оказался мелким линьком, которому хлеб, как папуасу – соленый огурец с хреном под «сто пятьдесят»…