Олег Рязанский
Шрифт:
Девки смеялись, не чинясь, ели угощение, потом складно запели на три голоса. Васята подхватил юношеским баском.
Даша, потянувшись за пряником, склонилась над коленями Олега, и он ощутил её тугую полную грудь. Сердце тревожно забилось и, как ему показалось, гулко, на всю избу. Он несмело погладил девушку по голове, задержав руку на чёрной при свете свечи косе. Даша покосилась на него. Взгляд её был серьёзным, строгим, она легко выпрямилась и откусила пряник, подвигала плечом, пристраиваясь к юноше.
Одна из русоволосых,
— А не пойти ли нам в сад, да под яблоньки, да к сеновалу? — и, не дожидаясь ответа, первым поднялся с лавки.
В саду Олег и не заметил, как скрылись в темноте Васята и две другие девки. Имён их он не запомнил. Даша тянула Олега за собой, и вскоре они оказались перед приотворенной дверью высокого сеновала. Девушка скользнула внутрь, князь замешкался и услыхал её шёпот:
— Иди же...
Он вошёл. В кромешной тьме его руки упёрлись во что-то мягкое, лицо обдало жаркое девичье дыхание. Даша обняла Олега и стала целовать...
Князя разбудили первые солнечные лучи, пробившиеся сквозь щели в стене сеновала. Он недоумённо приподнялся на локте, обнаружил, что лежит на рядне, постеленном на сене, и, сразу всё вспомнив, рывком сел. Рядом, разметавшись, лежала Даша, обнажённая, простоволосая, загорелое лицо казалось тёмным по сравнению со сметанной белизной плеч и груди.
Олег потянулся, чтобы ещё раз ощутить губами восхитительную упругость соска. Даша приоткрыла глаза, сонно улыбнулась и, уткнувшись носом в ложбинку на его груди, пробормотала:
— Не смотри, бесстыдник... Бога гневишь.
Олег отодвинулся, жадно рассматривая ладное, стройное, тонкое в талии тело, почувствовал, как всё в нём напряглось, и жадно принялся целовать девушке грудь, шею, губы.
— Не надо, лапушка, мне ведь весь день работать... — прошептала Даша, но, вопреки своим словам, потянула Олега к себе, с жаром отвечая на его поцелуи.
Когда выходили из сеновала, Олег заметил неподалёку под яблонькой Васяту. Тот сладко посапывал, укрывшись невесть откуда взявшимся кожушком.
— Сторож! — усмехнулся князь, подтолкнув Дашу локтем.
— Ой, да идём скорее, ключница вот-вот поднимется. Или нет, лучше ты с ним останься... — И девушка побежала в сторону людской избы.
Олег подошёл к похрапывающему Васяте и пошевелил кожушок носком сапога. Парень встрепенулся, сел и, ничего не понимая со сна, стал лихорадочно шарить что-то у себя за спиной, потом, узнав князя, улыбнулся.
— Охранял? — спросил Олег.
— Охранял, да сморило. Ну как? — И на Васятином лице проступило такое откровенное любопытство, что Олегу стало смешно.
— Чего смеёшься-то, князь?
— Так не плакать же, — усмехнулся Олег, а про себя добавил: «Вот я и стал мужиком».
Весь день ему не давали покоя сладкие видения и воспоминания о прошлой ночи. Дождавшись вечера, Олег пошёл к знакомому сеновалу, увидев Дашу, накинулся на неё с таким жаром, что забыл даже о припасённых гостинцах. Отдал их позже, отдышавшись, и с умилением смотрел, лёжа на сухой прошлогодней соломе, как Даша опрятно ест, собирая крошки в узкую, твёрдую ладонь.
Через пару дней Васята осторожно сказал Олегу:
— Ты, князь, это... охолонись чуток. Даша-то едва ноги волочит, спит на ходу. Ты-то откукарекал — ив постель, а ей целый день работать. Ключница уже на неё взъелась, пришлось заступиться, а то бы отстегали на конюшне.
Олег согласно покивал, но всё осталось по-прежнему. Тем более что девушка отдавалась его ласкам с той же жадностью, с какой и он ласкал её. Только в первый день она ублажала его по принуждению, но этого он по молодости лет не понял, как не почувствовал, что яблочко было поклёванным. Не понял он и то, что вскоре проснулось в ней ответное чувство, и теперь готова Даша была на всё — сносить попрёки ключницы, шататься весь день от усталости, идти на конюшню, лишь бы угодить любимому и самой насытиться его нежностью.
Когда Васята во второй раз остерёг князя, тот, поподробнее расспросив друга, ругнул себя, недогадливого. А поразмыслив, поступил как настоящий князь: сразу после занятий на бронном дворе пришёл в малую палату, где обычно собирались ближние бояре, и, как был в лёгком доспехе, потный, разгорячённый, решительно сев на стольце, приказал вызвать дворского. Когда тот пришёл, сказал, глядя поверх головы старого боярина, чтобы не встречаться с ним взглядом:
— Я не хочу с тобой крутить, боярин. Да ты и сам, думаю, знаешь — у меня есть наложница.
По тому, как спокойно дворский принял эти слова, Олег сделал вывод: о Даше знают если не все, то многие. Он похвалил себя за то, что назвал девушку наложницей, тем самым неизмеримо подняв её положение: одно дело просто девка, каких водят на сеновал, а другое — наложница.
Боярин едва заметно улыбнулся.
— Вижу, ты уже осведомлен, — не преминул отметить улыбку Олег. — Тем лучше — мне проще говорить. Она, как ты знаешь, кабальная у боярина Алексина. Распорядись её выкупить, не жалея серебра, и поселить в пристойной избе у стены детинца. И хозяйство ей наладь доброе — с хлевом, овином, конюшней, коровником. Лошадь и корову выдели и работника приставь. — Он подумал и добавил: — Женатого.
— Может, в тереме поселить?
— Нет, — отрезал Олег. — Мне слава дяди Глеба не нужна.
Глеб Михайлович, дальний родственник, один из многочисленных новосильских удельных князей, вечно грызущихся за лоскутные волости, был известен тем, что имел нескольких наложниц и держал их при живой жене в своём тереме.
Дворский молча склонил тяжёлую седеющую голову и вышел. Олег, степенно встав со стольца, ответил на поклоны бояр, таращивших на него в изумлении глаза, и неторопливо пошёл к двери.