Олег Рязанский
Шрифт:
Размечтались… Взяли лошадей в конюшне, обогнули псарню, овчарню, бочарню, павлина с хвостом глазастым, а у ворот путь преградил окрик стражника:
– Кто?
– Свои!
– Пароль говори, а то своих я мигом чужими сделаю!
– Ты что ослеп и не видишь кто пред тобой? – потряс кабаньим копьем Олег Рязанский.
– Знамо вижу, что ты есть князь наш, Ольг Иваныч!
– Так открывай!
– Не велено мне лиц княжеского достоинства без сопровождения из ворот выпускать. Мало ли что произойти может без присмотра. Конь споткнется, людишки хмельные созорничают… Толпа она и есть толпа. Неуправляемая. Запрещено выпускать тебя одного!
– Эй, – окликнул Олег Иванович проходящего, – иди сюда, держись за стремя!
– А разрешение на выезд где?
– Да ты, служивый, вконец спятил! – осердился Олег Рязанский и хвать за кабаний нож, – что хочу, то и ворочу!
– Так-то оно и так, Ольг Иваныч, а без писчего распоряжения начальника караула не могу ворота открыть. Действую по твоей же инструкции. Так что, хоть стой, хоть падай, а за пределы двора тебя не выпущу. Сам ввел такое правило!
– А сейчас сам же и отменяю!
– Отойди от ворот, Ольг Иваныч, не смущай меня, а то как вдарю кулаком промеж глаз твоему коню, зубы посыпятся! Ты, князь, свою работу выполняешь, а я свою. И пусть твой компаньон не зыркает на меня своими глазищами, все равно не выпущу, будь у него хоть семь пядей во лбу!
Возле ног стражника пес-волкодав. Хвост в дрожи, уши – настороже, бока вжаты, весь в готовности: либо нападать, либо спасаться. Князь московский отступил подальше, изобразил широкую улыбку:
– Ишь ты, обычно бывает наоборот: жалует псарь, да не жалует царь… А ну, как пройдусь плетью по спине да бокам!
– Руку-то на чужое добро не замахивай! А то дохну на тебя нутряным газом либо выхлопом, враз ляжешь на землю и упакую тебя по всем правилам, не повредя ни одного подвижного члена. По инструкции! Не положено князьям поступать по-людски. Если надел на себя бремя власти – поступай по порядку тобой заведенному. В свою опочивальню когда хошь входи и выходи, а в остальных случаях с оповещением по какому поводу и во время означенное. По уставу. [9]
Гость московский похлопал хозяина по плечу:
9
Однажды князь киевский Изяслав Ярославин (1024–1078), сын Ярослава Мудрого, подъехал к воротам Киево-Печерского монастыря для духовной беседы с игуменом. Но привратник монастыря не открыл ворота, ответив, что по распоряжению игумена запрещено отворять монастырские врата до часа вечерни. “Но я же князь, – возразил Изяслав Ярославин, – неужели и мне не откроешь?” Привратник, конечно же, узнал князя, но ворот все равно не открыл. (Из Жития Феодосия Печерского.)
– Ну, что, Ольг Иваныч, дали нам от ворот поворот?
Туча тяжелая, провислая разразилась ливнем, дав повод князю рязанскому достойно завершить пререкания. Бросил поводья стремянному и увел разгоряченного гостя в княжьи покои, где князь сам себе хозяин…
Наутро московский гость засобирался в путь. Олег Иванович дал лошадей, проводников, сопроводителей, чтобы короткой дорогой по мещерскому глухоманью без проволочек доехать до цели. Самолично проводил высокого гостя до росстани на порубежье. Вроде бы честь оказывал, а, может, почетно конвоировал?
– Славно пообщались, – сказал прощаясь, – чаще встречаться надо бы. Как бы случайно, запросто…
Развернул коня и враз исчез, то ли в тень от дерева превратился, то ли в само дерево прямо на глазах князя московского.
Эпизод 7
Посол князя рязанского
Поскольку считалось, что посол – лицо неприкосновенное, то в юрту Мамая его доставили, не прикасаясь. Завернутым в кошму с колючим ворсом и с завязанными глазами. Чтобы посол не знал, где находится золотая мамаева юрта. Хотя всем было известно, что мамаева юрта стоит на мамаевом кургане. Но порядок требовалось соблюдать.
Парадная юрта поражала размерами. В ней свободно помещалось четыре быка с повозкой, на которой юрту перевозили с места на место. Внутри войлочные стены сплошь в коврах. Для тепла зимой, а летом для прохлады. На полу мангал с тлеющими углями. Вверху – отверстие для света и дыма.
Епифану Корееву, послу от князя рязанского было жарко, но соблюдая этикет, он не смел ослабить даже перевязь на животе.
После банальных фраз о здоровье хана крымского и князя рязанского, их отпрысков и прочих родственников, короткий церемониал по протоколу: привез-предъявил-принял. Без расписок. По деловому и без эмоций. Хотя бывали случаи, когда Мамай топтал ногами дары посольские. Но если подношение и было принято, это еще не означало, что вопрос решится положительно. Результат будет известен позднее. Действием либо бездействием. А Епифану Корееву результат хотелось узнать сегодня. Поэтому он наклонился к уху Мамая и прошептал:
– К чему эти церемонии, уважаемый беклярибек, ты же осведомлен по какому поводу я прибыл.
Мамай, в ответ, тоже шепотом:
– Я-то знаю, а кое-кому из окружающих знать не обязательно… как это по-русски: меньше знаешь – живее будешь! – и вслух, во весь голос, – Все свободны! Всем удалиться! Ну, что стоите столбами, юрту подпирающими?
– А ты не боишься, уважаемый беклярибек, что в отсутствии твоих телохранителей я могу метнуть в тебя нож?
– Не боюсь. Ты хитрый, но я хитрее. При входе в юрту твой нож изъяли и ты этого, даже, не заметил. Узнаешь? – спросил Мамай и вытащил из-за пазухи нож. Поиграл им. Положил на коротконогий столик.
Еще бы не узнать свой нож Епифану Корееву! Штучное изделие. Рукоять из рога единорога. Жало наполовину обоюдоострое. Подарок князя рязанского за удачно выполненную предыдущую посольскую миссию. Едва взглянув на нож, Епифан уставился куда-то поверх головы Мамая:
– Глянь, беклярибек, что там ползет за твоей спиной?
Мамай обернулся, а Епифан схватил нож. Рукоять удобно легла в ладонь, пальцы сжались…
– Чего медлишь? – усмехнулся Мамай, – или рука не подымается? Так и должно быть. Не зря мой бог бережет меня… Смотри! – и вынул из-за пазухи фигурку деревянную. С разинутым ртом и выпученными глазами. Поцеловал в макушку, погладил… – Кто-нибудь из моих богов-охранителей всегда со мной. Этот, в деревянном обличьи, заступил на смену в ночной караул, чтобы не допустить свершения злого умысла, направленного на меня. Гляди, как он смотрит пристально на твою левую руку! Ведь ты левша, не так ли? А леворуких следует опасаться, как и людей с разноцветными глазами. Сейчас пальцы твои разомкнутся и нож упадет на пол… Убедился? Если я очень захочу, мой дежурный бог сделает так, что левая рука у тебя отсохнет! Взглядом он и убить может, если я дам команду! Он все видит, все слышит и всегда у меня под рукой, не то, что твой урусский бог, который обретается так высоко в небе, что при надобности до него и не докричишься…
Не напрасно учился Мамай у орохонского шамана некоторым методам воздействия на человека. Пусть воздействие было кратковременным, но достаточно, чтобы обезножить противника на миг или поразить слепотой. На этот раз, пощелкав пальцами и вперив взгляд в переносицу Енифа-на, не получил нужного эффекта…
– Бывало, что правители рубили головы послам, но чтобы посол задумал поднять руку на правителя, такого степь еще не слыхала! Однако, ночь близится, а по ночам у нас действует закон: если после появления на небе первой вечерней звезды, караул обнаружит у кого-нибудь недозволенное оружие, то… Поэтому твой нож я конфискую ради твоего и своего спокойствия… Приезжал на той неделе посол от князя московского. С двумя толмачами. Будто мне не известно, что по-татарски московский посол разговаривает не хуже, чем я по-русски. Привез неприятную весть от князя московского, обильно приправив ее златом и серебром, а ты, Епифан, с чем пожаловал? – проявил запоздалый интерес Мамай к дарам посольским, отлично зная, что ни белого сокола ловчего не привез Епифан, ни белого соболя, ни коня туманной масти, ни сабли с травлеными переливами, ни тюков с красивыми тканями. Если с китайскими, то непременно разрисованные огнедышащими драконами. Если из Царьграда-Константинополя, то пурпурного цвета. Тюки с послами перекочевывали туда-сюда-обратно. С годами ткани подмокали, плесневели, теряли привлекательность. Тогда их спешно проветривали для следующей транспортировки. Посольские дары порой бывали весьма экзотичны. Франкскому королю Карлу Великому, принявшему в 800 году императорский титул, багдадский халиф Харун-ар-Рашид послал с послами индийского слона по кличке Абуль-Абаз!