Олег Верстовский — охотник за призраками

Аллард Евгений Алексеевич

Помнится, мои родители так же возили меня совсем еще маленького на Чёрное море. Им приходилось выстаивать громадные очереди в какую-нибудь местную столовку или кафе, чтобы с боем добыть еду. Чаще всего рыбу, жаренную на прогорклом масле, мерзкий запах которого вызывал у меня стойкую тошноту. Или что-то повкусней — оладьи со сметаной. Пока родители парились в ожидании того счастливого момента, когда их пустят, наконец, в святая святых — к стойкам раздач, я наслаждался свободой, ловил кузнечиков в тени платанов и кипарисов.

Блуждая по улочкам городка, я вновь ощутил слежку, кто-то неотступно шёл за мной.

Демонстративно попадался на глаза с завидной и раздражающей регулярностью. Не пытался подойти ближе и поговорить, но и не прятался. Пару раз я применил известные, но довольно простые приемчики, и сумел разглядеть шпиона. Но мне это ничего не дало — я не знал этого человека. Неприметная внешность, худощавый, с бритой или лысой, несмотря на молодой возраст, головой. В светлом полотняном костюме.

На ум пришли слова Франко, что подобные «шпионы» отвлекают от настоящих соглядатаев. Неприятно кольнул страх в солнечном сплетении. Заслышав, как постукивая на рельсах, шумно подходит трамвай, я не ускорил шаг, но как только он остановился на другой стороне улицы, ринулся через мостовую и запрыгнул на ступеньку.

Двери с лязгом закрылись, и я со злорадством наблюдал, как мой преследователь проводил меня растерянным взглядом. Стало даже жаль его.

Проехав несколько остановок, я углядел в переулке кафешку в ретростиле, с полотняным полосатым навесом, витрину украшал плакат, стилизованный под 50-е — улыбчивая девушка указывала на чашечку кофе. Не хватало только цены в пять центов. Выскочив на остановке, отправился туда.

Внутри оказалось даже уютней, чем я предполагал. Звучала негромко музыка, не современная — тупая и бестолковая, а для души. Пел Макар с оркестром креольского танго, труба виртуозно выводила мелодию, время от времени вступал саксофон.

После жаркого дня было так приятно погрузиться в прохладу, вдохнуть аромат хорошего свежесваренного кофе, ванили и каких-то специй, пряных, щекочущих ноздри.

Публики было немного, видно цены не устраивали отдыхающих, которые стремились всё урвать по дешёвке.

Когда я с комфортом устроился в углу на кожаном красном диванчике, рядом мгновенно нарисовался худенький мальчик-официант в темных брюках, белой рубашке и фирменной жилетке, на которой был изящно вышит золотыми нитками вензель с названием кафе.

Ого! Это я хорошо зашёл. В меню значилось больше дюжины разных видов кофе. И я заказал по-венски, с ромом. Через несколько минут передо мной красовался большой стеклянный бокал, увенчанный белоснежным айсбергом из сливок. И это стоило этих денег. Кофе был обжигающе горячим, а ром, благородно оттенявший его вкус, очень крепким.

Вытащив мобильник, ужаснулся. Семнадцать пропущенных звонков от Миланы! И когда она умудрилась столько сделать?

Нехорошие предчувствия не обманули — моя женушка пребывала в скверном настроении, голос звенел металлом, как церковный колокол на похоронах.

— Ну, наконец-то, ты вспомнил, что у тебя есть жена. А то, что она волнуется и переживает, тебе, конечно, плевать.

— Милана, я говорил тебе, что занимаюсь одним делом…

— Ты уже им не занимаешься, — резко перебила она меня. — Весь Серпухов обсуждает теперь твою деятельность.

— Какую?

— Какую?! В детдоме! Где ты работал «под прикрытием». Ты и так нажил себе кучу врагов!

А тут ещё и это! Хочешь кончить, как Михаил Бекетов?

Как хлыстом слова ударили резко и болезненно. Бекетов был одним из тех, кто пытался защитить реликтовый лес в Химках от вырубки, когда строили дублёр Ленинградки. Писал статьи в городской газете. Его избили так, что он стал полупарализованным инвалидом и вскоре умер. Я рассказывал об этом Милане, но не думал, что она запомнит это имя.

— О чём ты? — я пытался сдержать раздражение, но оно вылезало из меня, как тесто из кастрюльки.

— А ты не знаешь? О, как это удивительно. Где же ты был, дорогой мой? Полиция расследует смерть твоей подружки Элеоноры Матвеевой…

— Смерть? — сердце нехорошо ёкнуло.

— А ты не знал? — издевательский смешок Миланы резанул слух. — Как стра-ран-но, — протянула она. — И ты не в курсе сногсшибательных новостей? Которые сделали тебя самым известным репортером в городе, а может и в стране. Как же так? Где же ты был, милый мой? На необитаемом острове? Сообщаю — твоя тайна раскрыта! Всё знают, что ты работал в детдоме. Теперь туда нагрянули проверяющие. А ты даже не в курсе этого? Удивительно. Просто удивительно. Не понимаю, как тебе это удается?

Почему-то я ощутил облегчение, моё притворство закончилось. Муки совести я испытывал только из-за Норы. Я не смог её защитить.

— Милана, я был занят другим делом…

— Другим? О-о-о. И каким же делом ты был занят, интересно?

Она не слушала меня, зудела назойливо и раздражающе, как комар. Насмешки, злые издёвки сыпались одна за другой. Она словно мстила мне за что-то. А я представлял её, стареющую красавицу, всеми силами она старалась оставаться свежей и привлекательной. В кино, на телеэкране, на красных дорожках кинофестивалей и в многочисленных телешоу Милана могла соответствовать образу гламурной дивы. Но я-то знал ее другой, такой, какой она просыпалась со мной по утрам. Без макияжа, без шикарного платья. Уже немолодая женщина, с опухшими веками, исчерченными синими прожилками, скорбными морщинками у рта, поплывшим овалом лица, и далеко не девичьей обвисшей грудью. Время не щадит никого.

— Милана, давай разведёмся, — вырвалось у меня.

В трубке повисло молчание, лишь откуда-то издалека шёл звук её дыхания, едва слышный, но в нём ощущалось, что для неё это предложение оказалось неожиданным, и в то же время ожидаемым.

— Ты хорошо об этом подумал? — спросила она строго, и добавила со смешком, скорее горьким, чем злым: — Семейная лодка разбилась о быт, — проронила с сожалением и, кажется, еще мгновение и она пойдет на попятную, вспомнит что-то хорошее, что было в наших отношениях. Но одна за другой падали секунды, всё больше и больше отдаляя нас друг от друга.

Брачного контракта мы не заключали, мне не хотелось чувствовать себя на содержании звезды нашего кино с её бешеными гонорарами. И я не жалел об этом. Никогда. Ни тогда, ни сейчас.

— Хорошо. Я оформлю бумаги.

Я был свободен. Свободен от всех условностей, от своей очередной роли «засланного казачка» в детском доме, от унизительного титула мужа Миланы Рябининой, снедаемой меня ревности к ее фанатами. И досады, что я не дотягиваю до высшего уровня.

Стоило отключить телефон, как поплыл хрипловатый голос Макара: