Олег Верстовский — охотник за призраками
Шрифт:
Прямоугольник из мелованной бумаги. Стилизованное изображение танцовщиц. Название, выполненное изящным курсивом, тиснённое золотом — «The Golden Sands» — билет в ночной клуб Антонелли «Золотые пески». На обратной стороне надпись: «For my lovely bambino» — «Для моей милой малышки». Последнее слово — итальянское. Имени не было, но если Лиз хранила эту карточку в своём дневнике… Проклятье! Ревность острыми когтями впилась в сердце, отключив разум.
Могло ли так случиться, что Лиз и Франко были любовниками? Вполне. Помнится, она отзывалась о нём очень нежно. Но я как-то не обратил внимания на это. А сейчас? Может быть, Франко беспокоится не обо мне, а о Лиз?
Стоп. Надо успокоиться и рассудить здраво, отбросив эмоции. Крис Стэнли сидел в тюрьме, а Лиз была замужем, но если Крис был её любовником, почему она не могла иметь интрижку также и с Франко, и чёрт знает ещё с кем? Она актриса, красивая молодая женщина, масса поклонников.
Засунув книжечку в карман брюк, я отправился на кухню, откуда уже тянуло потрясающим ароматом жареного бекона, крепко сваренного кофе.
Маленькая уютная кухня была также переделана недавно в любимых цветах Лиз, даже маленький округлый холодильник, встроенный в кухонную стенку, напоминал цветом новорождённого поросёнка. Лишь пол из выложенной тёмным кафелем плитки, да стол из светлого массива сосны выбивались из общего стиля. Из пластикового обмылка радиоприёмника на подоконнике лились соловьиные трели сладкоголосого Эдди Фишера, манерно выводившего хит этого года — «I'm Walking Behind You».
За столом, откинувшись расслабленно на спинку стула, сидел довольно улыбающийся Франко.
— Ну, присаживайся. Чего так долго намывался? Прямо как хитмэн после дела.
«Тебе виднее, конечно», — хотелось ляпнуть мне, но я лишь отодвинул каплеобразное кресло, и присел.
— Могли бы в Макдональдс по дороге купить поесть, чтобы время не тратить, — пробурчал я, тыкая вилкой в длинный с золотистой корочкой кусочек бекона.
— Где? — голос Франко дрогнул от досады, что я не оценил его кулинарные способности. — Никогда не слышал такого названия. Это что — кафе? Ресторан?
А я замер над тарелкой. Надо быть таким идиотом! Первый Макдональдс откроется в Нью-Йорке лишь через двадцать лет. Молча положил в рот кусочек бекона, прожевал.
— Да, такое маленькое кафе. Не важно.
— Ну, здесь тоже неплохо. Конечно, Лиз лучше готовит, — Франко почесал задумчиво шею. — Стэн, ты себе щёку порезал. На, залепи, — оторвал от газеты кусочек и протянул мне.
«Какая трогательная забота», — с каким-то странным озлоблением подумал я. «Особенно, если учесть, что типографская краска делалась на основе ядовитого свинца». Но говорить этого я не стал. Карман жёг дневник, и мне хотелось вызывать итальянца на откровенный разговор, узнать всё об его отношениях с Лиз, со всеми интимными подробностями.
— Значит, так, — Франко стал серьёзен, даже хмур. — Установка такая. Доезжаем до банка, — он ударил ребром ладони по столу. — Ты входишь, достаёшь материалы. Уезжаем. И наконец — ждём, когда похитители выйдут на связь. Ну, а потом решим, что делать.
Почему этот итальянец распоряжается? Решает куда и с кем мне ехать? Да ещё записался ко мне в личные шофёры.
— Франко, я могу вызвать кэб.
— Можешь. Вполне. Но вот куда он тебя привезёт — это вопрос. Впрочем, тебе решать.
От великолепного на вкус крепкого кофе, сваренного Франко, отлегло от сердца, раздражение и злость отступили, или скорее притупились. И я уже ощущал неловкость, что так злобно накинулся на парня. Идиотская ревность.
— Да ладно, всё в порядке. Поехали.
Добраться до банка на пятой авеню оказалось не так-то просто. Как только проехали туннель Линкольна, тот самый, где Франко в моём ночном кошмаре обратился в дракона, тут же воткнулись в плотный ряд округлых задниц машин, в основном выкрашенных в жёлтый цвет — такси «Большого яблока». Правила уличного движения соблюдались здесь так же, как в Москве. Вернее, не так. Кажется, никто никаких правил не соблюдал, а дорожные знаки попадались только с рекламой или названием улиц. Прохожие лезли на мостовую в любом месте, без страха и стеснения. Если Хэнк, то есть фотограф Генри Нельсон, когда мы с ним ехали в редакцию «Новое время», вёл машину со стоическим равнодушием святого мученика. То Франко нордическим характером Хэнка не обладал и в выражениях не стеснялся. Экспрессивные ругательства, итальянские вперемежку с англоязычными, вырывались у него с завидным постоянством. Чаще всего я слышал, как он бурчал: «bastardo» (ублюдок), «putana» (сука), «scemo» (чмо).
Когда мы проезжали мимо отеля «New Yorker», нам наперерез выскочил белоснежный «шеви» кабриолет и Франко так резко нажал на тормоз, что завизжали шины, а я едва не впечатался носом в панель управления.
— Baciami il culo, bastardo! Ciucciami il cazzo, culone! Figlio di putana![1]
Франко, багровый от злости, высунулся из машины и погрозил кулаком. И долго не мог успокоиться, дышал тяжело, со всхлипом, желваки ходили под кожей. Так что на миг я испугался, как бы итальянец в следующий раз не вытащил бы пушку и не перестрелял бы всех, кто посмел подрезать его.
И словно оправдывая мои опасения, хлопнув дверью, он выскочил из машины. Но вернулся через пару минут с блоком сигарет и злобно стал сдирать обёртку. Выпустив облачко мерзопакостного дыма, откинулся на сидение, и машина на удивление мягко тронулась с места.
— Извини, Стэн, эти ублюдки когда-нибудь доконают меня, — пробормотал он, пристраиваясь к очередному хвосту.
— Ничего-ничего, я понимаю, — сказал я совершенно искренне.
Слева выросла увенчанная высоким шпилем величественная стела самого высокого в мире небоскрёба того времени — Эмпайер-стейт билдинг, и мы свернули на пятую авеню и, лавируя между такси, легковушек и автобусов, добрались до цели нашего путешествия.
Франко припарковал свой «форд» в переулке, откуда прекрасно просматривался вход в банк, украшенный портиком с колоннами из тёмно-серого мрамора.
Помещение встретило меня прохладой, и заставило на миг замереть в благоговейном восхищении. Массивные стойки, отделанные резным красным деревом, высокий потолок поддерживали колоны из изумрудного камня под малахит, пол, выложенный розовато-серым мрамором. Хотя решётки, скрывавшие сотрудников, неприятно напомнили о камере в тюрьме Синг Синг, правда, выглядели не в пример изящнее.
Ко мне тут подскочил служащий, полноватый мужчина невысокого роста с сильными залысинами, одетый в старомодный костюм-тройку. Из жилетного кармана виднелся краешек брегета с изящной резьбой, а цепочка из тускло-серого металла цеплялась за третью снизу пуговицу. Мужчина подобострастно поинтересовался, может ли он чем-то помочь мне.
На слабых в коленях ногах, я проследовал за ним по коридору. С тихим скрипом отъехала очередная решётка, вызвав холодящие душу воспоминания, как я шёл по зелёному линолеуму в «танцевальный зал» Синг Синг, там, где по кругу были расположены шесть камер смертников.