Олег Верстовский — охотник за призраками

Аллард Евгений Алексеевич

Вот и дверь. Еще мгновение и парень уже выскочил наружу. Ринулся за ним в душную ночь. Ослеп на миг. Но тут же прозрел. В глаза хлынул яркий свет — иллюминация, украшавшая здания. Качая единственной штангой, прицепленной за провисший провод, медленно прошел, украшенный фонариками, оранжевый трамвай.

Удрать похититель далеко не успел. Его светлая рубашка мелькнула на другой стороне улицы. Он уже не бежал, а скорее быстро шёл, заметно прихрамывая. Портфель сунул под мышку, и думаю нести его было тяжеловато — кроме фолианта Стэнли, там лежали справочники по Мексике, атласы.

Стараясь

не терять вора из виду, я перемахнул через прорезавшие брусчатку мостовой трамвайные пути. И готов был уже настигнуть, как он свернул в переулок. Не раздумывая, влетел туда и хотел коршуном броситься на мерзавца, как сердце ухнуло вниз — ощутил тычок в спину чем-то явно твердым, похожим на дуло пистолета.

Горячий пот заливал лицо, щипал глаза. Лишь гнев и злость клокотали в груди, только не страх. Стало плевать, что сделают со мной эти бандиты.

Резко развернувшись на носках, я сжал кулаки, встав в боевую стойку.

Дорогу мне перегородил выглядевший как настоящий разбойник с большой дороги долговязый мужчина — небритый, одетый в небрежно свисавший плащ. Светлая широкополая шляпа надвинута на глаза. Но сбросив её на затылок знакомым жестом, «бандит» вдруг широко по-доброму улыбнулся:

— Привет, Стэн.

— Сука! Франко! — заорал я. — Какой хрена!

И тут силы оставили меня окончательно. Обмякнув, я прислонился к стене, ощутив её нагретый за день грубый камень.

— Держи, — вытащив из рук «вора» портфель, итальянец поставил его у моих ног. — Извини, что так получилось. Я сказал Мигелю, чтобы он только привел тебя сюда. А он вон что придумал.

— Да ладно врать-то, — выдохнул я, ощущая, как отпускает напряжение и радость заливает душу широкой полноводной рекой. — Это всё твои дурацкие шуточки.

— Извини, — итальянец обнял меня, прижал к себе, похлопал по спине. Отодвинув от себя. Взглянул в лицо уже серьезно. — Как добрался?

— Нормально, — буркнул я, хотя сердиться уже не мог.

Злость и досада испарились, сменившись на ликование — только что я тонул в океане одиночества и неизвестности, и вот обрел твердь под ногами. Теперь-то я уж точно не пропаду.

— О'кей. Тогда пошли.

Мы вышли на улицу, и через полсотни шагов оказались рядом со стоянкой, где стояло несколько похожих, как близнецы-братья, «глазастых» фордов — зеленый верх отделялся от черного низа полосой из чёрно-белых треугольников, а на капоте красовалась зубастая пасть, вызывая в памяти образ крокодила.

— Ты чего, такси угнал? — со смешком поинтересовался я.

— Нет, просто нанялся в таксисты. Нелегалом, конечно, — открыв переднюю дверь места водителя, Антонелли сунул на сидение мой портфель, и приказал по-испански парню, который играл роль «вора»:

— Мигель, помоги синьору забрать его багаж.

Тот кивнул:

— SМ, bien.

С подручным Франко мы вернулись в здание аэропорта, а там как раз начали выдавать багаж пассажирам, летевшим компанией TWA Нью-Йорк-Мехико. И Мигель, подхватив с конвейерной ленты мой пузатый чемодан с наклейкой, потащил его к выходу. Я бы мог и сам нести его, вещей успел взять немного, но даже это парню было тяжело тащить. Побагровел от натуги, худое с плоскими скулами

вытянутое лицо покрылось, как росой бисеринками пота. Но испытывал я нечто похожее на мстительное злорадство — пусть помучается. Раз заставил меня так нервничать. Франко, конечно, мог приказать Мигелю так поступить — шутки у итальянца бывали порой жестокими, но всю вину за это издевательство нес этот парень.

Открыв переднюю дверь со стороны водителя, Франко сидел боком, вытянув длинные ноги. Курил толстую сигару, стряхивая пепел в уже успевшую образоваться голубоватую горку. Какой-то бравый мотивчик на манер марша бил из радиоприемника фонтаном. Подойдя ближе, я опешил, не поверив своим ушам. Звучал наш советский шлягер, в сопровождении хора и оркестра. В первое мгновение я так и услышал:

Нам песня строить и жить помогает,

Она, как друг, и зовет, и ведет,

И тот, кто с песней по жизни шагает,

Тот никогда и нигде не пропадет.

Неужели в Мексике так популярны советские мотивы? Но пел не Утесов, и мелодия звучала как-то иначе. Да и текст шёл по-испански. Мужественный сильный баритон несколько раз повторил: Аделита, Аделита. И тут меня осенило, это же та самая песня, мотив которой Исаак Дунаевский, использовал в «Марше веселых ребят»! Да просто украл. Песня эта, правда, народная о женщине по имени Аделита, которая присоединилась к революционным массам. Но вот так здесь, в совершенно чужой стране услышать такой до боли родной мотив, от которого болезненно сжалось сердце и слезы выступили на глазах. Чёрт возьми, всё бы отдал ради того, чтобы вернуться на родину, в Россию. Невыносимая тяжесть легла свинцом на грудь. Какие мучительные страдания причиняет эта проклятая ностальгия! И как люди уезжали из своих родных мест, и навсегда рвали с ней? Как?!

— Кто поёт? — спросил я, чтобы привлечь внимание Франко.

Он резво вскочил, услышав мой голос. Напрягся стальной пружиной. В такие моменты он пугал меня, будто сбрасывал защитную оболочку, кокон, и представал в своем первозданном диком виде.

— Хорхе Негрете, хороший голос, — ответил Антонелли.

И тут же, отстукивая костяшками пальцев на крыше «форда», напел:

If Adelita would like to be my wife,

if Adelita would be my woman,

I'd buy her a silk dress

to take her to the barrack's dance.

Певческий голос у Франко оказался приятным и сильным, а я в этом разбирался. Сам иногда баловался пением. Впрочем, итальянцы — музыкальный народ, этого у них не отнять. Почти, как чернокожие.

— Хорошо поешь, — сказал я, с огромным трудом подавив желание напеть куплет из «Марша весёлых ребят». — Помоги.

Уложив мой чемодан в багажник, я плюхнулся на переднее сиденье пассажира, вдыхая ароматный сигарный дым, которым кажется пропахло всё, вплоть до душной мексиканской ночи.