Олег Верстовский — охотник за призраками
Шрифт:
— И как дополнение маленький сувенир, — Бенедикт Романович хлопнул в ладоши.
В салон вкатили на тележке два здоровенных круглых ящика, украшенные золотистой фольгой. Зазвучала барабанная дробь, вверх ящиков вскрылся, и оттуда синхронно выпрыгнуло двое мускулистых парней, одетых лишь в узкие плавки. Они встали на колени перед Миланой и протянули огромные букеты роз.
— Эти молодые люди поступают в твоё распоряжение, дорогая Милана, — сказал Бенедикт Романович. — Они будут рады выполнить любое пожелание! Леонид и Тимур.
Все опять яростно зааплодировали. Захотелось вылететь на сцену и вмазать по довольно лоснящейся физиономии
— Для нашего дорогого гостя!
Бросила взгляд на музыкантов, которые расселись за инструментами за её спиной, и запела «Очи чёрные» Михаила Круга:
Над обрывом гнётся ива
Сердце рвётся в облака
Что ты, Русь, глядишь тоскливо
От чего печаль-тоска
Где твоя былая удаль
Золотые времена
Эх, сударыня, эх сударь
Не осталось ни хрена
Бенедикт Романович остались довольны, и выразили свою радость аплодисментами. Милана исполнила несколько русско-народных песен: «Ехали на тройке с бубенцами», «Окрасился месяц багрянцем», «Тонкая рябина». А когда Милана запела «Когда я вернусь в Россию», олигарх даже прослезился.
Но я вернусь в Россию на рассвете
А я вернусь в свой город над рекой
А я вернусь пусть даже после смерти
С разбитым сердцем, с раненой душой
А я вернусь домой святой и грешной
Согреет водка голос мой больной
Моя душа заплачет безутешно
Когда вернусь, когда вернусь
Я в дом родной
В конце концов, последнюю песню «Приходите в мой дом», Бенедикт Романович исполнял вместе с Миланой, обняв за талию.
Я закрою глаза, и обиды забуду,
Я прощу всё, что можно, и всё, что нельзя.
Но другим никогда, Видит Бог, я не буду,
Если что-то не так, Вы простите меня.
Конец песни утонул в бурных аплодисментах. Любовь к шансону — неотъемлемая черта нашей «аристократии бабла». Вместе с олигархом Милана спустилась с эстрады и села за его столик. Двое подаренных парней застыли рядом, как часовые.
Как из рога изобилия посыпались выступления певцов, пародистов, жонглёров. По залу призраками носились официанты, обнося присутствующих десертом и коктейлями. Мне принесли кофе капучино, надо сказать, великолепный, горячий, с огромной шапкой молока, посыпанной корицей. Почти все на празднике было сделано по высшему разряду.
Возникла странная пауза, я взглянул на сцену — никто не вышел. Наверно, перерыв, сделал глоток кофе и чуть не поперхнулся, услышав голос Лифшица, который, как приведение, возник рядом:
— Олег, исполни что-нибудь.
Я готов был сжечь его взглядом, но второй режиссёр, несмотря на кажущуюся подобострастность, обладал железным характером.
— Давай-давай, — уже твёрже повторил он, подталкивая меня в спину.
Ничего не оставалось, как встать и пройти к роялю. Я решил похулиганить. Оказавшись рядом с оркестрантами, заговорщически спросил:
— «Тётю Розу» знаете?
— А то, — ухмыльнулся контрабасист с иссиня-красным мясистым носом, выдававшим явную слабость к горячительным напиткам.
Остальные одобрительно кивнули. Я уселся за рояль, поправил микрофон. Ударив по клавишам, заиграл разудалый мотив:
На привозе к тёте Розе.
Видно, в очень сильной дозе
Подошёл какой-то идиёт.
Он сказал стихами в прозе
Нашей бедной тёте Розе
Что сейчас скандал произойдёт.
Эта глупая угроза
Впилась в сердце как заноза.
Тётя Роза ножик достаёт
Три раза курнула в спину
И свалила на малину,
Но к несчастью выжил идиёт.
А тётя Роза ведёт себя нахально,
А тётя Роза с рожденья аморальна,
А тётю Розу не стоит обижать,
А то Одессы-мамы больше не видать.
Оркестр умело подыгрывал, и получилось неплохо. Бенедикт Романович хохотал, как ребёнок, потом махнул мне рукой, чтобы я присоединился к ним. Я спустился вниз, проходя мимо столика Розенштейна и Верхоланцева, с удивлением заметил, как главный продюсер, багровый от злости, прожёг меня бешеным взглядом. Показалось, он вытащит из-под столика «пушку» и пристрелит меня.
Я присел рядом с олигархом, Милана нежно сжала мне руку под столом и загадочно улыбнулась.
— Ну, молодец, — воскликнул Бенедикт Романович, хлопнув меня по плечу. — Где так здорово научился? В кабаках выступал?
— Да нет, исполняю для друзей, знакомых, на вечеринках.
— Мне сказали, ты в Саратове в театре играешь? Хочешь, помогу в Москву перебраться? В любой театр пристрою. Для меня это не проблема. Или сольные сделаю. В театре Эстрады, или в Барвихе.
— Да нет, спасибо, — я ощущал себя неловко.
— Ладно, сыграй нам что-нибудь нежное, о любви. Давай.
Я вновь сел за рояль, но не успел даже прикоснуться к клавишам, раздался грохот, вопли, шум борьбы, в салон ворвались вооружённые до зубов парни в тяжёлых бронежилетах и масках.