Олений заповедник
Шрифт:
– А что ты теперь о нем думаешь? – спросил я.
– Он был бы что надо, – сказал Мэрион, – если б не был таким буржуа. Понимаешь, от него так и несет девятнадцатым веком. – На лице его при этом не отражалось ничего; он поднялся и принялся что-то искать в ящике своего стола из светлого дерева, отделанного алюминием. – Вот, – сказал он, вернувшись на свое место, – взгляни. Прочти это.
Он протянул мне отпечатанную запись выступлений на Комиссии конгресса по расследованию антиамериканской деятельности. Это была толстая брошюра, и увидев, что я уставился на нее, Мэрион сказал:
– Айтел начинает говорить на странице восемьдесят три.
– Ты просил тебе это прислать? – спросил я.
Он кивнул.
– Мне хотелось это иметь.
– Почему?
– О, это особая тема, – сказал Мэрион. – Когда-нибудь я расскажу тебе, какой во мне сидит плут.
Я прочел все от начала до конца. Показания режиссера занимали двадцать страниц, но это было мое первое знакомство с Айтелом, и мне кажется, я должен процитировать страницу-другую этого текста, характерную для всего остального. Я привез с собой в Дезер-д'Ор магнитофон и с его помощью изучал свою речь и старался ее исправить. Диалог Айтела предоставил мне такую возможность, и хотя меня мало интересовала политика, которую я считал роскошью вроде джентльменской этики, пока еще мне недоступной, слова Айтела всегда вызывали во мне ответную реакцию. Не очень ловко так говорить, но мне казалось, будто это я произношу эти слова или по крайней мере хотел бы их сказать человеку, знающему, что я нарушил какое-то правило. Таким образом эти показания не вызывали у меня скуки, и, читая их, я понял, что многому могу научиться у Айтела.
«Конгрессмен Ричард Селвин Крейн. Являетесь ли вы сейчас или были когда-либо – я хочу, чтобы вы точно ответили, – членом коммунистической партии?
Айтел. Думается, мой ответ очевиден.
Председатель Аарон Эллан Нортон. Вы отказываетесь отвечать?
Айтел. Могу сказать, что отвечаю неохотно и под нажимом. Я никогда не был членом какой-либо политической партии.
Председатель Нортон. Никто не оказывает на вас нажима. Продолжаем.
Крейн. Знали ли вы мистера…?
Айтел. Наверно, встречался с ним на одной-двух вечеринках.
Крейн. Знали ли вы, что он агент партии?
Айтел. Я этого не знал.
Крейн. Мистер Айтел, похоже, вы получаете удовольствие, изображая из себя тупицу.
Председатель Нортон. Мы напрасно теряем время. Айтел, я задам вам простой вопрос. Вы любите свою страну?
Айтел. Видите ли, сэр, я был трижды женат и всегда считал, что любовь связана с женщиной. (Смех.)
Председатель Нортон. Мы привлечем вас к ответу за неуважение, если вы не прекратите.
Айтел. Я бы не хотел, чтобы меня привлекли за неуважение.
Крейн. Мистер Айтел, вы говорите, что встречались с агентом, о котором идет речь?
Айтел. Не уверен. У меня слабая память.
Крейн. Я считал, что у кинорежиссера должна быть хорошая память. Если память у вас такая плохая, как вы утверждаете, как же вы могли снимать картины?
Айтел. Это хороший вопрос, сэр. Сейчас, когда вы мне на это указали, я и сам удивляюсь, как я их снял. (Смех.)
Председатель Нортон. Очень умно. Может быть, вы не помните и того, что у нас тут значится в бумагах? Здесь сказано, что вы воевали в Испании. Хотите услышать когда?
Айтел. Я ехал воевать. А оказался посыльным.
Председатель Нортон. Но вы не принадлежали к коммунистической партии?
Айтел. Нет, сэр.
Председатель Нортон. У вас наверняка были друзья среди членов партии. Кто подстрекал вас к тому, чтобы поехать?
Айтел. Даже если бы я помнил, не уверен, что сказал бы вам это, сэр.
Председатель Нортон. Мы привлечем вас за нарушение клятвы, если вы не будете следить за тем, что говорите.
Крейн. Вернемся к предмету данного опроса. Меня интересует, мистер Айтел, в случае войны вы стали бы сражаться за эту страну?
Айтел. Если бы меня призвали, у меня не было бы выбора, верно? Могу я так сказать?
Крейн. Но вы бы сражались без энтузиазма?
Айтел. Без энтузиазма.
Председатель Нортон. Однако если бы вы сражались на стороне определенного противника, дело обстояло бы иначе, верно?
Айтел. Я сражался бы с еще меньшим энтузиазмом.
Председатель Нортон. Это вы сейчас так говорите. Тут кое-что есть, Айтел, в наших документах. «Патриотизм – это для поросей». Помните такое высказывание?
Айтел. Наверно, я так говорил.
Айвен Фэбнер (адвокат свидетеля). Могу я вмешаться от имени моего клиента и заявить, что, я полагаю, он перефразирует свои высказывания?
Председатель Нортон. Это я и хотел бы узнать. Что вы, Айтел, на сей счет теперь скажете?
Айтел. При повторении, конгрессмен, это звучит немного вульгарно. Я бы высказался иначе, если б знал, что на вечеринке присутствует агент вашей комиссии, который будет вам докладывать, что я говорил.
Председатель Нортон. «Патриотизм – это для поросей». И вы живете на то, что зарабатываете в этой стране.
Айтел. Это высказывание звучит вульгарно из-за повтора буквы «п».
Председатель Нортон. Не могу с этим согласиться.
Крейн. Как бы вы сегодня, мистер Айтел, высказались на этот счет?
Айтел. Если вы попросите меня высказываться и дальше, боюсь, я скажу что-нибудь губительное.
Председатель Нортон. Я требую, чтобы вы продолжали. Как, каким языком вы выскажете эту мысль сегодня комиссии?
Айтел. Я, очевидно, скажу, что патриотизм повелевает по получении повестки мгновенно расстаться с женой. Возможно, в этом секрет его притягательной силы. (Смех.)
Председатель Нортон. Ваши мысли всегда окрашены такими благородными чувствами?
Айтел. Обычно я о таких вещах не думаю. Производство кинофильмов мало связано с благородными чувствами.
Председатель Нортон. Я уверен, что после ваших показаний сегодня утром кинопромышленность даст вам достаточно времени посвятить себя благородным мыслям. (Смех.)
Фэбнер. Могу я попросить устроить перерыв?
Председатель Нортон. Это комиссия по расследованию подрывной деятельности, а не форум для высказывания непродуманных идей. Айтел, вы самый вздорный свидетель, какой у нас был».
Закончив чтение, я посмотрел на Фэя.
– Должно быть, он быстро лишился работы, – сказал я.
– Безусловно, – пробормотал Фэй.
– В таком случае почему он не уезжает из Дезер-д'Ор?
Мэрион усмехнулся собственным мыслям.
– Ты прав, дружище. Это место не для тех, у кого нет поступлений.
– Я считал Айтела богатым человеком.
– Он был им когда-то. Ты не знаешь, как работает машина, – бесстрастно произнес Фэй. – Понимаешь, примерно в это время стали проверять, как он платит налоги. Когда проверка окончилась, Айтелу пришлось раздеться, чтобы заплатить то, что еще было не оплачено. У него остался только здешний дом. Заложенный, конечно.
– И он просто живет здесь? – спросил я. – Ничего не делая?
– Тебе надо с ним познакомиться. Сам все увидишь, – сказал мне Фэй. – Чарли Айтелу могло быть и хуже. Возможно, надо было, чтоб ему дали под зад.
По тому, как Фэй это произнес, я все понял.
– Тебе он нравится, – сказал снова я.
– Мне он не неприятен, – буркнул Фэй.
А через несколько дней Мэрион познакомил меня в «Яхт-клубе» с Айтелом. По-моему, уже к концу недели у меня вошло в привычку каждый день навещать его.
Глава 5
Кафе «Яхт-клуба» на открытом воздухе разместилось вокруг купальных кабинок и бассейна, его столики и стулья в полосках цвета мяты дополняли еще одну краску к окружающей отель зелени и горам за Дезер-д'Ор. Я почти всегда находил Айтела за столиком – он перекусывал, держа перед собой раскрытую рукопись в бумажной обложке. Однако трудно было поверить, что перед ним лежал важный сценарий. Как только я подходил, он закрывал рукопись, заказывал выпить и принимался говорить.
Я удивился, когда нас представили друг другу. Хотя Айтелу перевалило за сорок и он уже получил известность как кинорежиссер, но больше прославился другим. Он был несколько раз женат, говорили, что он явился причиной не одного развода, но это были не главные сплетни о нем. В разное время я слышал, что он алкоголик, наркоман и сатир, а кое-кто шепотом даже вещал, что он шпион. Учитывая все это, я не ожидал увидеть мужчину среднего роста со сломанным носом и широкой улыбкой. У него было крупное лицо, соответствовавшее широкоплечему телу, и наполовину лысая голова, увенчанная кружочком густых вьющихся волос. Ваше внимание привлекали его глаза. Они были ярко-голубые и так и лучились, когда он улыбался, а сломанный нос придавал ему насмешливый вид. И только голос в какой-то мере соответствовал его репутации. В этом голосе звучала сотня оттенков – одна девушка сказала мне как-то, что голос у него «обольстительный». У него была манера предложить вам что-то и тут же отобрать; вы думали, что он над вами издевается, а оказывалось, что вы ему понравились; когда же вы начинали думать, что все складывается хорошо, в его голосе появлялась интонация, отправлявшая вас в отставку. Он не раз давал мне подзатыльника, но я разбираюсь в голосах, у меня хороший слух, а в голосе Айтела было множество интонаций. Я слышал в нем Нью-Йорк и театр, а иногда, если он беседовал с кем-нибудь с Юга или со Среднего Запада, в его голосе появлялись интонации этих мест; при всем том он умел контролировать свой голос и большую часть времени разговаривал как светский человек. Умея подтрунить над собой, он рассказал мне однажды, что научился говорить как англичанин в последнюю очередь.
Я знаю, получилось длинное описание, но мне редко кто-либо нравился так, как он. Я чувствовал в нем схожего с собой человека, только во много раз более отполированного и более знающего. Позже я понял, что Айтел многим видится таким. Я не верил ни одной из сплетен о нем, а большинство, казалось, получало удовольствие, говоря, что карьере его пришел конец. Он много пил, но я никогда не видел его пьяным – только речь становилась замедленной; то, что он балуется наркотиками, было для меня уже слишком, а вот его репутацию любителя женщин я готов был разделить. Я не раз наблюдал, как он окружает их дружеским вниманием.
Тем не менее он вынужден был вести одинокую жизнь, и наша дружба в значительной мере объяснялась тем, что я искал его общества. Во всяком случае, так я считал. У Айтела вошло в привычку после полудня приезжать в кафе под открытым небом, и там, как я уже говорил, он пил, беседовал, просматривал свой сценарий. В свое время он был большим другом управляющего отеля, а теперь ждал, что его вот-вот попросят больше не появляться в «Яхт-клубе».
– Видишь ли, несколько лет назад я одолжил управляющему денег, а он из тех, кто похваляется, что никогда не забывает оказанной услуги. – Айтел усмехнулся. – И сейчас я нахожу, что это славная черта характера. По какой-то глупой причине мне нравится это место.
Много дней никто, кроме меня, не садился за его столик, и я пил с ним на протяжении всего дня и вечера. Похоже, его никуда больше не приглашали – во всяком случае, в такие места, куда ему хотелось бы пойти. Обычно после какого-то времени Айтелу надоедало сидеть на одном месте, и я отправлялся с ним в обход второсортных ночных клубов и баров курорта. Часы проходили там одинаково. Товарищи по застолью обнаруживались и исчезали, Айтел мог подцепить какую-нибудь девчонку и тут же расстаться с ней, а однажды чуть не влез в драку из-за того, что какой-то пьяный оскорбил сидевшую с нами промышлявшую в баре девицу, – тем не менее это было хоть какое-то занятие. Так оно и шло – мы бежали бессонницы, даже не пытаясь заснуть, пока заря не вставала над пустыней, и в этих наших круговоротах пьянства Айтел вел себя, как мужчина, пытающийся забыть разбитый брак. Я видел, как проходил день, а потом ночь, и за все это время он лишь ответил на одно письмо.