Олесь Бузина. Расстрелянная правда
Шрифт:
Все эти политические центры сидели буквально в минутах ходьбы друг от друга: ревком – в Мариинском дворце, штаб округа – на улице Банковой, где сейчас Секретариат президента, а Центральная Рада – на Владимирской в здании нынешнего Дома учителя.
А в городе находились четыре военных училища, кадетский корпус, пять школ прапорщиков, военный завод «Арсенал» и трудно поддающиеся исчислению массы солдат киевского гарнизона, за души которых шла борьба между соперничающими политиканами. Для полноты картины можно прибавить еще Всероссийский казачий съезд, который как раз в эти дни происходил в Киеве, и чехословацкую бригаду из бывших австрийских пленных, вызванную штабом округа и прибывшую к вечеру 28 октября. От такого обилия шахматных фигур на доске просто голова шла кругом!
Кстати, среди лидеров всех враждующих сил оказались украинцы. В Раде заправляли Грушевский с Петлюрой. Силы Временного правительства возглавляли краевой комиссар Кириенко – по партийной принадлежности, меньшевик. А самым заметным среди деятелей ревкома был 29-летний Владимир Затонский – преподаватель Политеха и будущий нарком в правительстве Советской Украины.
Вечером 28-го октября отряды юнкеров и казаков арестовали ревком в Мариинском дворце. Но ускользнувшему от ареста Затонскому удалось организовать новый в 3-м авиапарке. Новым центром большевиков стал «Арсенал». Начались уличные бои. Киевляне впервые услышали орудийные выстрелы. Арсенальцы и авиапарковцы пытались захватить киевское Константиновское училище на Печерске. В ответ юнкера-константиновцы безуспешно штурмовали «Арсенал». Тем не менее, сражение выглядело каким-то вялым. Настоящего озверения еще не было. Как вспоминал один из мемуаристов А. Гольденвейзер, «на этот раз судьба пощадила киевлян, и большого артиллерийского обстрела не было. Дело обошлось несколькими орудийными выстрелами, не причинившими особого вреда. Вообще в октябре 1917 года в Киеве не было настоящей вооруженной борьбы; стороны ограничились выяснением своих сил».
От противостояния ревкома с штабом округа выиграла третья сила – Центральная Рада. Ей удалось притащить с фронта больше всего частей – так называемых «украинизированных». В то время их еще не успели разложить большевики. А чехословаки, хоть и прибыли в Киев, но отказались драться и заняли нейтралитет. По достигнутому соглашению, большевики должны были сидеть тихо и не претендовать на монопольную власть на Украине, а юнкера получили право выехать с оружием на Дон, где начинала формироваться белая армия. 31-го октября Центральная Рада опубликовала обращение к военным частям и гражданам: «На Українi ллється кров! Одні частини війська йдуть проти других… У Києві на улицях йде бій. Генеральний секретарiат України… вимагає, щоб всі частини війська, всі граждане України негайно припинили напад один на одного… Всі війська і всі партії повинні признавати власть Генерального секретаріату і всеціло підлягати його розпорядженням. Досить крові! Хто буде продовжувати вести криваву боротьбу, той ворог отчизні і революції».
Но своей временной победой в Киеве Рада так и не сумела воспользоваться. Грушевский и Петлюра по-прежнему оставались федералистами, выступавшими за Украину в составе демократической России, несмотря на то, что последняя распадалась на глазах. 7-го ноября по старому стилю (20-го – по новому) Центральная Рада выпустила III Универсал: «Однині Україна стає Українською Народною Республікою. Не одділяючись від Республіки Російської і зберігаючи єдність її, ми твердо станемо на нашій землі, щоб силами нашими помогти всій Росії, щоб уся Республіка Російська стала федерацією рівних і вільних народів».
Но все это осталось только прекрасными мечтаниями. Вокруг начиналась Гражданская война красных с белыми, чего Грушевский еще не осознавал. Справедливость требует признать: и в 1917 году Российскую империю, и в 1991-м СССР развалила не Украина, а борьба самих российских кланов. Только противоборство в Петрограде и Москве дважды развязало руки национализму на окраинах. Легкомысленные Керенский и Ельцин, сами того не желая, стали отцами украинской независимости. Большинство из нас даже не представлает, какое количество предметов искусства и старины находилось в это время на Украине. На Правобережье большинство крупных поместий все еще принадлежало польским родам, оставшимся тут со времен Речи Посполитой. Левобережье было покрыто имениями и хуторами потомков казачьей старшины, получившей при Екатерине II статус российского дворянства. На протяжении двух столетии до Октябрьской революции Украина не знала ни войн, ни народных восстаний. Крепкая царская власть, которую теперь совершенно несправедливо называют «деспотической», позволила накопить бесчисленные материальные ценности. В парках загородных дворцов еще стояли мраморные статуи обнаженных греческих богинь, в семейных галереях сохранялись портреты предков, в секретерах лежали нетронутыми семейные архивы.
Но и в семьях зажиточных крестьян сундуки ломились от накопленной за годы стабильности дорогой одежды, а горшок с золотыми «дукачами», которыми девушки украшали праздничный убор, не был редкостью. Добавьте к этому сделанную на заказ мебель, хорошую коляску и пару добрых лошадей, и вы поймете, чем обладал средний украинский «кулак», – отнюдь не мироед, а просто непьющий хозяйственный мужик, умевший работать.
Осенью 1917-го все это постепенно стало подвергаться разграблению. Толпы сельской голытьбы первым долгом набросились на панские усадьбы, сахарные заводы…винокурни, где находились запасы спирта. Пьянство и грабеж переплелись в неразрывный клубок. Люди тонули в цистернах со спиртом, замерзали спьяну в уличных лужах, когда прихватили первые заморозки, и тащили домой даже совершенно ненужные вещи. Фольклорные экспедиции уже в 70-е годы XX века будут находить у крестьян Качановки – знаменитого поместья украинских меценатов Тарновских – отбитые головы и задницы греческих «венер» – туземцы приспособили их вместо прессов, чтобы удобнее было квасить капусту! Вот это и было подлинное «творчество» народных масс – инициатива снизу.
Кое-кто понимал, какой пласт культуры теряет страна. И даже пытался с этим бороться. Отдел охраны памятников старины генерального секретариата народного просвещения Центральной Рады 19 ноября 1917 года опубликовал обращение к народу: «Маючи на увазі, що розрухи на Україні все збільшуються, відділ охорони пам’яток старовини й мистецтва Секретарства народної освіти звертається до всіх культурних громадян з-поміж солдатів, селян, духовенства, сільської інтелігенції з гарячим закликом – не псувати і не нищити пам’яток старовини, не допускати до грабунку і розгрому панських дворів та будинків, де часто переховуються дуже цінні старі папери, книги, картини, старі меблі, вжити всіх засобів, щоб зберегти усе це і передати до музеїв, де вони стануть у великій пригоді для нашої освіти, для науки й культури, де будуть служити не для одної людини або родини, а для усього народу».
Но все это осталось прекраснодушными пожеланиями! «Культурні громадяни» не грабили чужие дома, а некультурные не читали газет, где публиковались подобные «вопли». Мой дед Григорий Бузина 1902 года рождения вспоминал, как некоторые его односельчане разносили по частям панскую усадьбу. Один из них пьяным забрался на крышу и стал отдирать кровельное железо, но свалился и расшибся насмерть. Это была первая «жертва революции» в селе. Причем, добровольная. Вряд ли этот мародер из Полтавской губернии слышал ленинское: «Грабь награбленное!» Вообще же те времена дед характеризовал краткой, но емкой фразой: «Тоді людину вбити було раз плюнути». Сам он не желал ни грабить, ни убивать, а потому любил мне рассказывать, как в 17 лет дезертировал из Красной Армии.
Великие исторические события всегда сказываются на коммунальном хозяйстве. Попытки сделать мир справедливее почему-то всегда оборачиваются грязью на улицах и в уборных. Справедливости ради, нужно сказать, что Киев стал «сдавать» уже до революции. Мировая война и наплыв мобилизованных потихоньку превратила красивый город в помойку. Студент Университета св. Владимира Анатолий Полетика – потомок известного малороссийского дворянского рода – так описывает свои впечатления от Киева уже 1916 года: «Этот старый, красивый и чистый город нельзя было узнать: засоренные мусором улицы, переполненные вагоны трамваев (число «больных» вагонов все время росло и чинить их становилось все труднее и труднее), тусклое освещение улиц, особенно на окраинах, очереди у лавок и булочных и дороговизна. Мне скоро пришлось убедиться в том, что моей стипендии в 25 рублей в месяц (зимой 1914–1915 гг. этой суммы было бы вполне достаточно на мою жизнь) теперь хватает всего на две недели, даже при наличии привезенных мною из Конотопа продуктов».
С началом революции стало еще хуже. Лето 1917-го запомнилось в Киеве как время бесконечных массовых акций. «Митинг был сплошным, – вспоминает Полетика. – Он начинался с раннего утра и продолжался до поздней ночи. Ораторы один за другим поднимались на трибуну – это обычно была скамейка, стол, подножие памятника: памятники Николая I и Александра II прекрасно пригодились для этой цели. Но свободы слова, провозглашенной Временным правительством, все же не получилось. Солдаты, толпившиеся на этом перманентном всероссийском митинге, слушали только то, что им хотелось слушать, а именно скорейший мир во что бы то ни стало и раздел помещичьих земель. Ораторов, призывавших продолжать войну для защиты свободы и демократии в России против германского империализма или говоривших о необходимости созыва Учредительного собрания и компенсации, хотя бы частичной, помещикам за конфискацию земли, встречали криками «долой» и сгоняли с трибуны».