Ольга. Уроки престольного перволетья
Шрифт:
Ольга присела на краешек ложа. То, что ей предстояло – тайной не было. Односельчанки из Выбут делились знанием о том, как любились с парнями. Случалось подобное и безо всяких свадебных рядов, лишь по обоюдному желанию. Людской закон не требовал от простолюдинок беречь себя до свадьбы. Это знатные и родовитые семьи стремились взять невестками нетронутых, едва расцветших девиц, дабы исключить возможность рождения детей чужой крови.
«Со всеми жёнами когда-то случалось», – крутились в голове навязчивые слова, а сердце колотилось так, словно стремилось выскочить из груди. Чужим знанием его было не утешить. Тем простым девам гораздо проще приходилось – они становились
Дверь открылась, на пороге появился князь… Ольга тут же вскочила, отошла на середину опочивальни и, обхватив себя руками, замерла. Ей вспомнилось, как они стояли напротив друг друга в Выбутах, когда князь решил позабавиться поединком на деревянных мечах. Как просто было рассуждать, находясь под защитой любящего, влиятельного батюшки, про разумных ворогов, про возможности всегда отыскать взаимное согласие…
– Ну что, жёнушка, семеюшка моя, – усмехнулся Игорь. – Княгиней тебе любиться будет слаще?
Он переступил порог ложницы, захлопнул дверь и приблизился к Ольге.
– Не знаю, князь, не приходилось прежде – не с чем сравнить… – пробормотала Ольга.
– А ты всё та же шутница, – скривился он, взял её за подбородок и вгляделся в лицо.
Вторую руку князь положил ей на поясницу и, чуть надавив ладонью, потянул Ольгу к себе. От него пахло хмелем, а в его тяжёлом взгляде не было ни радости, ни воодушевления, ни даже любострастного предвкушения, как в Выбутах. Это там она являлась желанной добычей, а теперь, переданная в его власть на условиях отца и даже как будто навязанная, потеряла прежнюю ценность.
В устроенной под самой крышей и нагретой за день ложнице было душно, но Ольгу пробирал озноб. Её тело и душа противились его близости – босые ноги упёрлись в ворсистую ткань ковра, а ладони – в его грудь. Она отвернула от него лицо, и тотчас, даже не глядя на князя, ощутила взметнувшееся в нём недовольство.
– Вновь шутки шутить затеяла? – выдохнул Игорь с раздражением. – Только нынче шутить мне сподручней будет. Не подумала о том? А я ведь тоже умею… – его пальцы отдёрнулись от её лица, как от чего-то гадкого – он развернулся и отошёл.
Расстегнув и небрежно, прямо на пол, сбросив златотканый плащ, князь присел на ложе и воззрился на Ольгу. Его заледеневший, презрительный взгляд, как на жалкую букашку, – такую нелепую в своём бессмысленном противлении – кто она и кто он – всколыхнул в ней животный страх. И она вдруг поняла – князь ничего не забыл и ничего не простил – ни выстрел в его гридня, ни явленный ему неоднократно отказ, ни принуждение назвать её своей водимой женой и княгиней… Преодолевая себя, Ольга приблизилась к супругу, опустилась у его ног на колени.
– Позволь разуть тебя, княже, – промолвила она, уперев взгляд в его жёлтые, с вышивкой сапоги.
– Встань, – холодно прозвучал его голос.
Ольга подняла голову и посмотрела на супруга.
– Отныне делаешь, что я тебе велю. Встань и сними сорочицу…
Ольга послушно выпрямилась и в растерянности замерла, не решаясь разоблачиться до нагого тела перед чужим для неё человеком. Тогда и он поднялся, одним резким движением надорвал на ней ворот сорочицы и скинул дорогую ткань с Ольгиных плеч. Затем медленно обошёл вокруг неё. Небрежно накрутив её волосы на кулак и отведя их от спины, оглядел молодую супругу с головы до ног.
– Неужто Новгород, в самом деле, стоит моего с тобой обручения? – остановившись напротив Ольги, произнёс он задумчиво, будто спрашивал сам у себя. Его ладонь, неспешно заскользила по её телу от шеи до низа
– А в Выбутах всего достаточно было, – проронила Ольга и тут же вскрикнула – от удара по ягодицам. И следом жестокая рука дёрнула её за волосы.
– Ты в селе своём рот открывала, а здесь молчать будешь, пока я иного не велю, – процедил сквозь зубы князь, приблизив побелевшее от гнева лицо. – Довольно уже испытывать моё терпение! Говорить я тебе сегодня запрещаю. Поняла? – прикрикнул он и ещё сильнее потянул за волосы, так что её голова откинулась. Свободной рукой он обхватил её выгнувшуюся шею и слегка сдавил горло ладонью.
– Да, – ответила Ольга хрипло.
– Вот и умница, – похвалил князь, умерив голос. – А то ведь и личико твое может пострадать, прекрасивое, – хватка его ладони на шее ослабилась, и рука вновь скользнула по её телу.
В глазах его что-то вспыхнуло – желание пересилило все прочие чувства и мысли. Он отстранился, расстегнул серебряный пояс, стянул с себя шёлковую рубаху и грубо привлёк Ольгу к себе, прижался лицом к её виску и волосам, провёл ладонью по спине и бёдрам. А затем толкнул её на ложе, распустил завязки портов, склонился над ней, и с Ольгой случилось то, что со «всеми жёнами когда-то случалось».
Не посчитав нужным дать ей опомниться от случившегося, супруг не останавливался ни на миг в своём обладании ей – благо, хоть продолжалось оно недолго. Завершив соитие, князь лег рядом с ней на ложе.
– Вот теперь сапоги снимай, – приказал он ей.
В эту ночь супруг и не думал щадить её неопытность. И когда всё, наконец, закончилось, князь, не промолвив ни слова, отвернулся и уснул. Ольга же, надев на себя разорванную сорочицу, лежала, не смыкая глаз, вытирая и глотая горькие слёзы, и лишь под утро забылась коротким сном и тут же проснулась с тревожной мыслью, что надо успеть покинуть ложницу до того, как проснется супруг. В этот миг она была почти благодарна князю за то, что он пренебрёг свадебными обычаями, и никаких встреч молодых поутру с гостями и родственниками не предполагалось. Как и пира второго дня свадьбы…
Одевшись и причесавшись с помощью прислужниц, Ольга попросила проводить её в столовую горницу. За столом уже сидели наследники князя, Предслава и незнакомая Ольге средних лет женщина. Ольга пожелала собравшимся доброго утра – незнакомая женщина поднялась:
– Будь здрава, княгиня! Я – наставница княжны Ефандры, Милицей наречена, – представилась она и поклонилась.
– Будь здрава, Милица, – отозвалась Ольга и посмотрела на княжну.
Юная Ефандра, названная так в честь бабки – матери князя Киевского, гораздо больше походила внешностью на Игоря, нежели княжич Олег. Её глаза, подобно отцовским, были – серыми, а волосы, заплетенные по-девичьи в косу, тёмно-русыми. Они слегка пушились, завитками ниспадая на нарядный венец – шитую золотом ленту. На виски с венца спускались золотые привески-рясна. Княжна в силу своего возраста – а была Ефандра в той пограничной поре, когда девочка уже и не дитя, но ещё и не созревшая для брака дева – не присутствовала на вчерашнем пиру, а нарядиться ей явно хотелось: оттого на семейный заутрок она надела столь дорогое узорочье. Ефандра доброжелательно улыбнулась княгине и кивнула. Улыбнувшись ей в ответ, Ольга перевела взор на прочих присутствующих за столом – княжич, заметив внимание молодой жены отца, покосился на тётку. Убедившись, что новоявленную княгиню Предслава и взглядом не удостоила, Олег тоже промолчал..