Олимпийские игры
Шрифт:
Каллий изумленно смотрел на педагога. Мысли и чувства, которые высказывал этот варвар, были поистине почти достойны просвещенного эллина. Ведь верность своему отечеству считалась у греков самой высшей доблестью.
— Ну, вот что, — продолжал юноша, — через неделю из Пирея в Пантикапей отплывает корабль знакомого отцу купца. Я заплачу за твой проезд и дам тебе денег на дорогу, так что собирайся.
Гефест, опустив засиявшие глаза, низко-низко склонился перед Каллием.
— Каллий! — жалобно и тихо проговорил Лин.
— Что, братишка?
— Я… я никогда не видел Пирея…
Каллий
— Ах ты хитрец, — потрепал он спутанные кудри мальчика. — Ну, хорошо, хорошо, я покажу тебе нашу гавань. Кстати, и поручим заботам купца твоего Гефестам! — И, продолжая весело смеяться, юноша быстро вышел.
— Если благословения скифа могут принести счастье, ты будешь счастлив, как бессмертные боги, мой мальчик, — серьезно и проникновенно сказал Гефест, впервые обращаясь так к Лину, — а любовь моя к тебе не угаснет никогда, пока я жив!
И неожиданно раб-педагог и эллинский мальчик знатного рода крепко-крепко обнялись…
Глава XV
Будь счастлив, Гефест!
Повозка быстро катилась по колеям, вырытым в твердой, каменистой почве, и так тряслась, что нельзя было говорить без риска прикусить язык. Поэтому Лину не удалось подробно расспросить Каллия о Длинных Стенах, между которыми шла дорога. Впрочем, он учил в школе их историю и знал, что они охраняют путь в Афинскую гавань — Пирей. В Пирее стоял весь военный флот, основа морского могущества Афин, в Пирее же находилась и пристань для торговых кораблей.
На центральной площади города, у рынка, повозка остановилась.
— Ступай в съестные ряды, — обернулся Каллий к скромно сидевшему позади Гефесту, — и купи себе еды на дорогу, да побольше — плыть придется долго. А потом приходи в торговую гавань. Спросишь там, где стоит корабль купца Глаукона.
— Хорошо, молодой хозяин.
— Эй, Питтак, — окликнул юноша возницу, — видишь вон ту харчевню?
— Где нарисована отварная телячья голова и ножки? — Ну да. Оставь там пока лошадей и помоги Гефесту донести покупки до пристани. Затем возвращайся сюда и жди нас.
— Слушаюсь, хозяин.
— Мы пойдем дальше пешком. Теперь уже близко, да и проехать в такой толпе трудно!
Улицы, как лучи, расходились от рынка во все стороны.
Боги, какой шум! Никогда еще не приходилось Лину слышать такого!
Даже на Олимпийском стадионе было, пожалуй, потише. Множество людей, бурно жестикулируя и перекрикивая друг друга, спорили на разных языках. Сгибаясь под тяжестью тюков с товарами, толкались и переругивались носильщики и грузчики. Они несли кожаные мешки с зерном, громадные глиняные бочки — осы, наполненные соленой рыбой, свертки бычьих шкур, корзины с миндалем и фигами, пухлые, перевязанные ремнями охапки шерсти и льна. Смуглые иноземцы в странных, непривычных одеждах яростно торговались с владельцами многочисленных лавок и мастерских.
Чем ближе к порту, тем оглушительнее становился шум. С кораблей сгружали строительный лес, и бревна с грохотом катились по настилу пристани.
— Куда мы идем, Каллий? — спросил Лин.
— К торговой гавани. Она называется
Большая дамба для причала торговых кораблей отходила от самого центра набережной.
— Видишь большое здание против дамбы? — указал Каллий.
— Да, а что это такое?
— Это знаменитая Дигма, центр международной торговли. Здесь купцы выставляют образцы привезенных товаров. Здесь же можно обменять иноземные деньги на греческие или взять в долг, под залог товаров и кораблей. Наверное, там мы найдем и Глаукона.
— Сколько здесь народу!
— Еще бы! Афины торгуют со всем миром. Из Египта везут к нам подвесные паруса и папирусы, из Ливии — слоновую кость, с родины Гефеста — пшеницу и соленую рыбу, из Финикии — муку, из Карфагена — ковры… Да всего не перечесть и за целый день! А вот и Глаукон!
— Приветствую сына почтенного Арифрона, знаменитого олимпионика Каллия! — почтительно поклонился толстый, богато одетый человек.
— Здравствуй, Глаукон! Отец шлет тебе привет и просит взять на корабль нашего вольноотпущенника Гефеста, которого он посылает в Пантикапей. Вот письмо от отца, а вот и деньги за проезд!
— Я рад услужить почтенному Арифрону. Мы снимаемся с якоря через два часа, погрузка уже заканчивается.
— Вот и прекрасно! Кстати, Глаукон, Гефест дельный работник и отец его очень ценит, так что обращайся с ним хорошо!
— Конечно, конечно, прекрасный Каллий!
Лин крепко сжал руку брата.
— Какой ты добрый! — растроганно сказал мальчик.
— Ну, пройдемся пока немного, братишка. До свидания, Глаукон, мы еще увидимся!
Вокруг Дигмы шумела и волновалась толпа. Любопытные афиняне расспрашивали купцов обо всем: сколько стоят продукты на разных рынках Черного и Средиземного морей, какие случились в этом году кораблекрушения, какие необыкновенные страны существуют на свете, где и какие произошли чудеса, кто с кем в дружбе или в ссоре.
Со всех сторон только и слышалось: «Ти неотерон?», «Ти неотерон?» («Что нового?»).
Шум и крики пестрой, разноязыкой толпы сливались со стуком топоров и визгом пил на соседних верфях, а из окружающих Эмпорий гостиниц и харчевен слышались звуки флейт и песни подгулявших моряков.
— У нас есть еще время, — сказал Каллий, — пойдем я покажу тебе наш флот.
Войдя в военный порт, Лин невольно ахнул. Мощные, грозные, стояли у причалов триеры, и на верхней части кормы у каждой возвышался шест с фигурой богини Афины, а рядом сверкал позолоченный гребень. На носу, над самой водой, угрожающе торчал металлический клюв.
— Какая масса кораблей, Каллий!
— Ну, это только маленькая часть флота. Ведь здесь их не больше нескольких десятков.
— А сколько же всего?
— Около четырехсот.
— Где же остальные?
— Одни несут охрану, другие в походе, а большинство сушится в доках.
— Как сушатся? Почему?
— Они ведь плоскодонные, и если находятся в воде слишком долго, днище разбухает и начинает гнить. Поэтому надо их время от времени просушивать…
— Наверное, на такой громадине помещается куча людей?