Олимпийские игры
Шрифт:
– Кандидат в бессмертные не должен суетиться, – замечает она, – иначе он выглядит смешным.
Я выдавливаю на лице подобие улыбки и продолжаю одеваться. Затем киваю ей головой и направляюсь к двери.
– Ты меня не поцелуешь? – спрашивает она, когда я уже берусь за ручку двери.
Я возвращаюсь к ней, лежащей голой во всю ширину кровати, и целую ее в щеку, она же притягивает меня к себе и целует в губы. От нее исходит утренняя свежесть. Я вновь ощущаю, как волнение пробегает по моим членам и концентрируется на моем "мэтре". Еще минута и он поднимет голову. Она отталкивает меня от себя и произносит:
– Иди, желаю победы.
3. Завтрак
Я выхожу из ее номера и носом к носу сталкиваюсь в коридоре с ее серебряной медалисткой, огромные черные глаза которой становятся еще больше. По-видимому, она собиралась постучать в номер своего тренера в тот самый момент, когда я открыл дверь, и не ожидала моего появления. Ее взгляд скользит на номерок на двери, затем – на меня, она смущается и здоровается. Я ей отвечаю тем же и прохожу мимо, как ни в чем не бывало. В своем номере я валюсь на не разобранную кровать и беру с ночного столика "Одиссею" Гомера, открываю на первой попавшейся странице и тыкаю пальцем в стих, надеясь, что Гомер может предсказать мое будущее. Там стоит фраза:
"Милости просим, отец иноземный; себя покажи нам
В играх, в каких ты искусен, – но, верно, во всех ты искусен, —
Бодрому мужу ничто на земле не дает столь великой
Славы, как легкие ноги и крепкие мышцы, яви же
Силу свою нам, изгнав из души все печальные думы.
Путь для тебя уж теперь недалек…"
В это время раздается стук в дверь и входит мой тренер Николай Саныч, старая перечница, ему остается два года до пенсии. Пять лет он меня тренирует, но еще ни разу мы с ним не занимали первого места. Он смотрит подозрительно на мою не разостланную кровать и замечает:
– Где это ты всю ночь шлялся? Я пожимаю плечами.
– Час назад я заходил, тебя не было, ты пропустил тренировку.
– Но сегодня же соревнование.
– Вот и нужно было немного размяться. Андрей уже сделал пробежку.
Он нам никогда не дает пощады. Возможно, поэтому мы с Андреем никогда не выигрываем. Подойдя к ночному столику, Николай Саныч берет в руки книгу, читает заглавие и с раздражением бросает ее на прежнее место.
– Что-то я не уверен, что ты придешь сегодня первым, – замечает он с язвительной ноткой в голосе, глядя в окно.
– А я в этом уверен, – отвечаю я ему почти с вызовом.
– Ну-ну, я вижу, ты, как всегда, очень самонадеян.
Он стоит еще минуту у окна, смотрит на море, переваливаясь с пяток на носки и с носок на пятки. Я молчу. Затем он поворачивается и идет к двери, роняя на ходу:
– Посмотрим, сегодняшний день покажет, на что способен наш умник. Не опаздывай на завтрак.
После его ухода я подхожу к окну и тоже смотрю на море. Солнце уже поднялось над горизонтом и играет бликами на ослепительной водной дорожке. Впервые перед соревнованиями я не испытываю никакого волнения, напротив, несмотря на ворчливый тон Николая Саныча, меня охватывает радостное чувство нарождающегося дня и уверенность, что я сделаю все возможное, чтобы прийти к финишу первым. И еще я думаю, если бы у меня тренером была Татьяна Викторовна, то чемпионом мира я был бы уже на прошлых Олимпийских играх.
Некоторое время я пытаюсь сосредоточиться на чтении, но мне это не удается. Я выхожу в коридор. Недалеко от моего номера прямо на полу лежат четыре девушки-гимнастки с поднятыми вверх ногами. Среди них – черноокая медалистка. Татьяна Викторовна стоит рядом с ними в белом гостиничном халате и наблюдает за разминкой. Прижимаясь к стене, я прохожу мимо и здороваюсь со своей ночной матроной. Она кивает мне в ответ с улыбкой. Я ловлю на себе хлесткий, как бич, взгляд моей утренней черноокой спортсменки, лежащей на полу. Ее взгляд меня смущает. Я подхожу к лифту, нажимаю кнопку вызова и жду, не оборачиваясь. Когда лифт останавливается на моем этаже, я вхожу в него и смотрю, что делается за моей спиной. Мой взгляд опять натыкается на ее черные очи. Она сидит в позе лотоса, обхватив свою длинную правую ногу, поднятую вверх. Двери лифта закрываются, и я спускаюсь в холл. Отдав ключи от номера толстому дежурному греку, который приветствует меня своим неизменным: "Good morning", я выхожу из гостиницы.
Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, но сверкающая дорожка на море все еще остается. Я подхожу к воде. У моих ног плещутся волны Эгейского моря.
Задумчиво я смотрю на дорожку, ведущую к солнцу. Она похожа на дорогу на Олимп. "Ярче всех звезд солнце, и оно одно на небе сияет, затмевая собой все звезды. Так и чемпион мира единственный в своем роде. Могут быть сильные и достойные спортсмены, но только он один, чемпион, сияет средь них несравнимым блеском. И вряд ли кто-нибудь может сравниться с ним, ставшим среди них первым". Я бросаю камешек в убегающую дорожку света, и его всплеск теряется среди множества бликов неспокойной поверхности моря. "Сегодня мне нужно обязательно попасть на Олимп, и я это сделаю любой ценой", – решаю я про себя и быстро возвращаюсь в гостиницу.
В кафе вижу за столиком Андрея и направляюсь к нему. Он младше меня на год, но ведет себя так, как будто разница в возрасте между нами десять лет в его пользу. И все из-за того, что он считает меня умником и "мягкотелым интеллигентом". Он вырос в здоровой семье и пропитался насквозь этой настырной практичностью, которой так недостает мне. Таких, как я, не очень любят в спорте, потому что я вырос у интеллектуальных родителей, где сам уклад жизни был подчинен идее, и имел всегда неадекватную реакцию на реальные события текущей жизни. Он снисходительно кивает на мое приветствие и покровительственным тоном замечает:
– Почему ты опаздываешь? Через тридцать минут автобус повезет нас на трассу.
Николай Саныч пошел за тобой в номер. Он говорит, что эту ночь ты не ночевал в гостинице. Наверное, присмотрел какую-нибудь девочку в городе.
– С чего он это взял? – делаю я удивленное лицо.
– Заметил, что ты не разбирал своей постели.
– А я спал на постели прямо в трико, – придумываю я на ходу.
– Так крепко спал, что не слышал, как он к тебе стучал утром?
– Я был в ванне, шумела вода, ничего не слышал.
"Какое ему дело до всего этого, – с досадой думаю я про себя. – Никак он не может обойтись, чтобы не показать мне своего превосходства. Вот бы сегодня ему утереть нос, вырвав золотую медаль".
Пять лет подряд мы с Андреем вместе ездим на соревнования, и всегда он приходит к финишу раньше меня. Прошлый раз во Франции он пришел четвертым, еще бы немного и получил медь, мне же досталось только шестое место.
Молодая гречанка приносит мне на подносе завтрак, ставит его на стол, наливает в чашку кофе. Когда она отходит, Андрей, провожая ее загорелые ноги оценивающим взглядом, замечает: