Олимпийский чемпион
Шрифт:
– Мам, – говорит, – ты чего? Что случилось? Может, с папой что?
Дети тоже все опешили, шепчутся, переговариваются, думают, тетя Ира совсем свихнулась. А Мария Валерьевна, учительница, стоит у доски с указкой в руках и плачет – тоже ведь мать… В общем, сцена еще та была. Долго в школе еще помнить будут.
Димку я, конечно, домой забрала. Стали мы его с Сашей пытать, где он был да что за люди с ним были, куда его отвезли и так далее. Сын сказал, что за ним приехал какой-то дядя Коля, папин друг, и что они были на какой-то даче, играли в компьютер и смотрели фильм, а потом его уложили спать, а утром дядя Коля привез его в школу. А еще
Саша с этим письмом сразу в милицию кинулся, а там только руками развели:
– Александр Игоревич, мы вас понимаем, но сделать ничего не можем. Мальчик ваш с этими людьми поехал по собственной воле, то есть в юридическом смысле его никто не похищал. К тому же его вернули на следующий день, и по нашему законодательству мы ничего сделать не можем. К тому же они добровольно освободили заложника. К счастью, никакого вреда здоровью ребенка не причинили. Из этого следует, что, даже если мы и найдем виновных, чего сделать практически невозможно, вы это знаете лучше нас, мы все равно не сможем ничего им предъявить.
– Но ведь угрожают моей семье, жене, ребенку! Есть же доказательства. Это письмо, наконец.
– Это письмо составлено так, что в нем нет прямого факта угрозы, эти размытые намеки не могут послужить поводом для возбуждения уголовного дела, вы поймите, закон здесь бессилен. Единственное, что мы можем вам посоветовать, – наймите охрану для своей семьи, у вас, кажется, есть для этого средства.
Короче говоря, милиция нам помочь не смогла. Я-то, честно сказать, была уверена, что после случившегося Саша оставит свою затею с выборами, мы наконец-то заживем спокойно, как раньше. И когда он мне заявил, что нам с сыном нужно немедленно уехать из города, я даже и не поняла для чего.
– А зачем? – спросила. – Все же закончилось. Теперь они нас оставят в покое.
– Нет, Ира, ничего не закончилось. Я этого просто так не оставлю и с полпути не сверну, меня с детства учили доделывать начатое.
И вот тут я взорвалась. То, что во мне последние месяцы копилось, вырвалось наружу. Вот это был скандал – всем скандалам скандал. Я орала, визжала, топала ногами, угрожала разводом. Кричала:
– Я отсужу у тебя сына. Тебя вообще нужно лишить родительских прав. Ты готов пожертвовать собственным ребенком для удовлетворения своих идиотских амбиций. Все мужики всю жизнь гоняются за призраками, не замечая, что происходит рядом с ними, с их семьями, их близкими. Ты такой же. Тебя волнуют высокие цели. А я плевать хотела на благополучие этой поганой страны, поганой области и этого поганого города, в частности, если из-за этого мифического благополучия моей семье грозит опасность. Зачем надо было семью заводить? Жил бы один в свое удовольствие. Боролся бы за светлые идеалы и делал бы, что хотел. А я сыном жертвовать не позволю, костьми лягу, но не позволю.
Сашка мой монолог выслушал и сказал:
– Иди собирать вещи, завтра вы уезжаете.
Посмотрела я на него и поняла, мой муж вышел на тропу войны, и свернуть его с нее никто не сможет, даже я. Развернулась и ушла.
На следующий день мы с Димой уехали к моим родителям, а через неделю мне позвонил Олег и сказал, что
Я оставила сына на родителей и в тот же день выехала домой.
На вокзале меня встретил Олег, он в общих чертах обрисовал происходящее. Сашу забрали на следующий же день после нашего отъезда, но Олегу он позвонил только через четыре дня. В тюрьме есть какие-то дельцы, которые за большие деньги дают позвонить по мобильному… Саша ничего не мог толком объяснить, говорил, что ему предъявляют какие-то чудовищно нелепые обвинения, он ничего не понимает, просил найти хорошего адвоката.
Конечно, с вокзала я попросила отвезти меня к Саше, но Олег сказал, что это бесполезно, к нему никого не пускают, даже деньги не помогают. Вы представляете, сколько им заплатили, что даже охрана в тюрьме не берет взяток. Извините, я перестала верить в бескорыстие людей. Адвоката в нашем городе нанимать бесполезно, они наверняка все уже куп-лены.
Несколько дней я билась как рыба об лед, совалась в какие-то кабинеты, инстанции, суды, прокуратуру – все бесполезно. Меня выставили отовсюду без объяснений. И вот буквально позавчера мне позвонила школьная подруга. Она давно живет в Москве. Я, знаете, рассказала ей всю эту историю, мне просто необходимо было выговориться, хоть кому-то рассказать. И вот она посоветовала мне обратиться к вам. Я уже потеряла всякую надежду. Вы мой последний шанс".
– Мне нужно время, чтобы обдумать все это, – сказал Гордеев.
Впереди уже замаячил его дом.
– Я вам позвоню. Я на вас очень надеюсь, – отозвалась Ирина, притормаживая у подъезда.
– Жду вас во второй половине дня. Мне еще надо прийти в себя после вчерашнего.
Глава 6
«Кто бреется вечером – любит свою жену. Кто бреется утром – любит своего начальника».
Этот афоризм украшал зеркало в ванной Гордеева. Когда он брился, то поглядывал на него левым глазом.
Раньше над зеркалом висел другой, тоже смешной: «Этапы творческого процесса». Начало афоризма Гордеев теперь уже забыл, но финал врезался в память: «Этап предпоследний: наказание невиновных; этап последний: награждение непричастных».
А началось все, разумеется, с «Выше стропила, плотники!» – фраза, которая украшала зеркало в ванной героев одноименного романа Селинджера. Как только он лет в пятнадцать прочитал «Выше стропила, плотники!», сразу написал в ванной на зеркале эту фразу и запретил родителям ее стирать.
Сейчас, когда он вспомнил ее, то на сердце вдруг стало грустно.
«До чего же я опошлился и отупел с возрастом. Пора снять эту плоскую шуточку про жену и начальника», – подумал он.
А с другой стороны, что повесить взамен?
За плеском воды Гордеев едва не пропустил телефонный звонок. С бритвенным станком в руке он подошел к телефону:
– Слушаю.
Звонила Ирина Васильева.
– Я хотела уточнить, все ли в порядке, – сказала она.
– Да, – бодро заявил Гордеев, – все как договорились. Можете приезжать.
– Через полчаса буду.
– Вас встретить?
– Спасибо, не надо.
Гордеев привык к тому, что для многих клиентов время – понятие относительное, и не ожидал, что для Васильевой полчаса – понятие буквальное. Он неторопливо добрился, в одном полотенце на бедрах прошелся по квартире, выбирая одежду. Когда натягивал брюки, в дверь позвонили.