Оливье, или Сокровища тамплиеров
Шрифт:
Оливье и Эрве остановили своих лошадей перед лестницей, которая вела в жилище: на площадке только что появился командор, которого можно было узнать по жезлу и по исходившей от его облика властности.
Лицо у него было длинным и худым, почти иссохшим, под нависающими бровями светились холодным металлом глаза, глубокие морщины окаймляли растянутый в ниточку рот с презрительной складкой. Седая борода отливала желтизной, но мужчина этот, судя по всему, был лыс, потому что из-под белого колпака не выбивался ни единый волос. На нем было белое одеяние с красным крестом, которое соответствовало уставу, но рукоять и ножны свисающей с пояса шпаги блистали золотом и рубинами, что было совершенно необычно для «бедного рыцаря
Несмотря на возраст, — если ему и не было восьмидесяти, то он не дотянул до этого возраста совсем немного, — он держался чрезвычайно прямо, и поза его выражала надменность, которая сразу настраивала против него, хотя он пытался улыбаться, обнаруживая отсутствие во рту нескольких зубов. Улыбка эта совершенно не отражалась в ледяных глазах, устремленных на Оливье.
— Добро пожаловать во имя Христа, братья, — проронил он. — Мне сказали, что вы принадлежите к семье Куртене. Случилось так, что я знавал в жизни многих из них, поэтому позвольте мне спросить вас, к каким Куртене относитесь вы?
— К Куртене из Святой земли, там родились мои предки, — сухо ответил Оливье, которому не понравилась встреча, слегка походившая на допрос.
Принимая гостя, обычно не полагалось расспрашивать его о родственных связях, поэтому он продолжил:
— Можем ли мы, в свою очередь, узнать, каким именем следует нам приветствовать хозяина дома?
Вопрос со стороны простого рыцаря тоже был дерзким, но командор, по видимости, не оскорбился.
— Меня зовут брат Антонен д'Арро, — небрежным тоном ответил он.
Теперь внимание его обратилось на повозку и ее содержимое. Пока гости спешивались, он подошел в сопровождении своего капеллана и двух рыцарей, которые присоединились к нему, поближе к повозке. Он приказал откинуть мешковину и задумчиво уставился на гроб, тогда как Эрве д'Ольнэ, не дожидаясь вопроса, который явно назревал, поторопился коротко дать ему необходимые объяснения. После чего брат Антонен заметил:
— Должно быть, ваш брат Мартен был совершенно необыкновенным человеком, коль скоро ему оказали... такую странную милость? Ведь по традиции тамплиера обычно хоронят там, где он умер... разумеется, в освященной земле!
Фальшиво добродушный тон, плохо скрывавший неуместное любопытство, ибо в Храме никогда не задавали столько вопросов гостям, оказавшимся в доме проездом, крайне не понравился Оливье, который замкнулся в молчании, предоставив своему спутнику продолжать диалог.
—Да, он действительно был необыкновенным, — сказал Эрве, выказывая добродушную почтительность. — Иначе и быть не может, поскольку Его Святейшество Папа соизволил выдать нам краткое разрешение препроводить покойника на родную землю вместе с материалом, который нужен для весьма важной работы. Брат Мартен был великим ученым...
— Прекрасно! Значит, нам следует перенести его в часовню, чтобы наши братья могли воздать ему посмертные почести.
— Боюсь, это невозможно. Нам предписали не сдвигать с места гроб, который очень тяжел, пока мы не доберемся до места назначения. И мы будем охранять его всю ночь, поочередно сменяя друг друга.
— Но почему?
— Нам это неизвестно, — холодно отрезал Оливье. — Мы исполняем, как должно, полученный приказ, который не подлежит обсуждению.
Это прозвучало резко и категорично. Антонен д'Арро не стал настаивать. Повозку переместили под ближайший к часовне навес, а лошадей отвели на конюшню. Гостям же предложили разделить с братьями вечернюю трапезу. Было уже поздно. Они поторопились совершить омовение и, насколько возможно, очистить дорожную пыль: согласно уставу, тамплиеры должны были вкушать пищу чисто одетыми. Затем, по сигналу колокола, один из братьев проводил их в столовую, где два стола, накрытых белой скатертью, ожидали тамплиеров. Каждое место было отмечено миской, кубком, ложкой, к которой каждый добавлял
Итак, тамплиеры в своих белых накидках выстроились перед столами и стали ждать, пока капеллан, стоявший справа от командора, который сидел во главе стола, не прочтет «Benedicte», а затем «Pater». [23] После этого каждый из сотрапезников занял свое место, причем вновь прибывшие оказались недалеко от брата Антонена — за исключением сержанта Анисе, который первым заступил на вахту у повозки. Все вынули кинжалы, чтобы резать хлеб и мясо, для которого настанет свой черед. Устав предписывал соблюдать так называемые «знаки уважения», согласно которым каждый тамплиер обязан был оставлять часть своей пищи беднякам. Чтец открыл книгу — в этот день это были «Деяния апостолов», а служители принесли большие блюда с мясом и овощами, другие же тем временем разливали по кубкам вино и воду, а иногда то и другое разом.
23
«Благослови», «Отче наш» — важнейшие христианские молитвы.
Давно привыкнув к ритуалу, который очень способствовал размышлениям, путешественники почувствовали себя в этой южной общине как дома, — собственно, они были даже довольны тем, что обычай избавлял их от назойливого внимания командора. Точно так же они совершенно не удивились и еще одному обстоятельству, с которым встретились, однако, впервые: присев на четвереньки рядом с братом Антоненом, какой-то человек получал от него кусочки хлеба и другой пищи, которые тот ему бросал, как собаке. Они знали, что это наказание за относительно легкую провинность — такую, как гневный спор с одним из братьев или рассеянность, замеченную во время молитвы, или другое невинное нарушение повседневных обязанностей. Виновник — молодой брат лет двадцати — демонстрировал, впрочем, вполне удовлетворительное смирение.
Когда ужин рыцарей завершился, Эрве ушел на смену Анисе, чтобы тот смог присоединиться ко второй очереди — оруженосцам и сержантам, а Оливье и все прочие направились в часовню для участия в последних дневных молитвах в честь Богоматери, после чего все отправлялись спать. Оливье с большим облегчением воспринял службу. С момента прибытия в Ришранк ему было не по себе, и он, исповедуя особую преданность Божьей Матери, ощущал утешительную силу любимого ритуала. Поэтому он молился даже с большим жаром, чем обычно, желая освободиться от тягостного чувства неловкости, к которому не привык.
Присоединив свой голос к голосам незнакомых братьев, он преуспел в этом, потому что ощутил невыразимое чувство слияния в хоре, предназначенном, как и хоры ангелов, для того, чтобы восславить божественную славу самым чистым из всех возможных способов — воспевая ее, и музыкальная тема своей красотой лишь подчеркивала величественные слова. Он вышел из часовни расслабленный, умиротворенный. Теперь можно было присоединиться к своим спутникам, чтобы поочередно с ними спать и бодрствовать на ложе из соломы, которую они потребовали и получили без всяких трудностей. Но на обратном пути он встретил сержанта, который с безупречной вежливостью предложил ему пройти к командору. Благословенное состояние благодати тут же испарилось. Положительно, этот человек ему не нравился, и он, под влиянием совершенного ритуала, упрекнул себя в этом. В конце концов, брат Антонен не был виноват в том, что его физический облик производит неблагоприятное впечатление, и Оливье решительно зашагал следом за посланцем.