Оливер Лавинг
Шрифт:
И все-таки. Прежде чем скрыться в людском потоке, Ребекка помедлила. И не просто помедлила – она оглянулась через плечо. И прежде чем толпа поглотила ее, девушка успела послать тебе последний подарок. Лишь слабая улыбка, которая через мгновение исчезла. Но она останется с тобой. Легкая ухмылка, как бы с намеком – на что? Этого ты в точности не знал, но, во всяком случае, она обещала нечто большее.
Все выходные ты писал стихи. Сидя в своей пещере у ручья, ты включал свой магнитофон «Касио», призывая музу с альбома Blood on the Tracks. О пой мне, Боб Дилан!
I came in from the wilderness,a creature void of formCome in she said I’ll give yashelter from the storm [4] .Но
И все же осталась та брошенная тебе через плечо ухмылка. Среди всех ужасов, неверных решений, упущенных шансов, которые последуют далее, этот момент станет для тебя, возможно, самым мучительным. Неразделенная радость той секунды на футбольном стадионе, вопрос, продолжавший жить внутри тебя, – понадобится почти десятилетие и помощь мальчика, который успешно торговал орешками на трибунах, чтобы найти объяснение и перебросить мост через пропасть. Но вот наконец и он: почти десять лет спустя твой брат делает первые неуверенные шаги по канату над ущельем, чтобы отыскать тебя.
4
Я пришел из диких мест – создание, лишенное облика. Заходи, сказала она, я дам тебе укрыться от бури (англ.).
Чарли
Глава шестая
«Если хотите узнать историю Чарли Лавинга, – нередко говорил Чарли своим бруклинским парням, – то вот вам хорошее вступление. Одно из первых моих воспоминаний – о городе, которого я на самом деле не видел».
Это правда. Одним из самых первых ярких воспоминаний Чарли – с четкими контурами, вырастающими из размытой бурой фантасмагории его детства в пустыне, – был Нью-Йорк, невероятный остров башен, реющих над равниной.
Позже здравый смысл подскажет Чарли, что на самом деле в тот вечер, когда, он сидел на заднем сиденье их семейного старенького «фольксвагена», широко распахнув глаза, он видел центр Хьюстона. Но в книжке с картинками, подаренной ему Па на недавнее пятилетие, Чарли разглядывал небоскребы Манхэттена, поэтому, увидев сверкающие огни, он, ни секунды не сомневаясь, воскликнул:
– Нью-Йорк!
– Ха-ха! – рассмеялся Па. – Конечно, мальчик мой! Это он – Нью-Йорк! Ну не красота ли, а?
Чудо Нью-Йорк! Чарли в тот вечер нуждался в чуде. Строго говоря, все Лавинги нуждались в чуде, пускай даже и придуманном, во искупление всех тягот прошедшей недели.
В том июле они поехали в унылое путешествие. Бабушке Нуну исполнялось семьдесят, и она настояла, чтобы в качестве подарка они «всем чертовым кагалом» сопроводили ее на курорт Галвестона. Опасения сына она отвергла: «Я семьдесят лет глотала эту проклятую пыль, имею право подышать морским воздухом».
Но море в Галвестоне мало чем отличалось от техасской пустыни: такое же плоское, безжизненное, раскаленное, наполненное нефтью. Незадолго перед тем в Мексиканский залив пролилась нефть из черного брюха танкера, и теперь каждый шаг оставлял на серо-зеленом песке липкий масляный след. Медленные безучастные волны россыпью выбрасывали на берег нефтяные сгустки. А сам Галвестон, казалось, постепенно превращался в декорации к фильму ужасов. Постройки вдоль деревянных настилов обветшали: у лошадок на карусели не было головы, развалившаяся соломенная крыша прибрежного бара напоминала покинутое гнездо какого-то доисторического летающего монстра. Ковры в номерах были сырые и резко пахли чем-то, напоминающим канализацию.
Всю неделю Чарли с братом без особого энтузиазма возводили замки из вонючего песка; их руки быстро покрылись несмываемыми черными пятнами. Их родители сидели под пластмассовыми зонтиками, уткнувшись в свои книжки. Ну а бабушка Нуну? Бедная бабушка: всего шесть месяцев спустя ее жизнь резко оборвала жестокая пневмония – и тогда эта поездка стала казаться печальным прощальным туром, как будто причиной смерти стала не инфекция, а бабушкина ярость от преображения Техаса, с которым она никогда не смогла бы смириться. В Галвестоне она проводила дни под орбитой своей соломенной шляпы, с неодобрением цокая языком и покачивая головой. «Видели бы вы это место до урагана. Это был величайший техасский город. Какая трагедия».
«Ма, – отозвался Па, отрываясь от своей книжки, – ураган когда был, в 1900 году? Ты тогда еще не родилась. Твои родители тогда еще не родились».
Бабушка Нуну снова покачала головой: «Видели бы вы, что здесь раньше было!»
На пятый день вечером, во время мучительно молчаливого ужина в ресторане под названием «Вот так рыба!», бабушка стукнула молоточком по панцирю краба, словно судья, выносящий вердикт.
– Раз всем вам здесь так плохо, давайте отправимся домой прямо сейчас.
Во время первого и, кажется, единственного путешествия своей семьи Чарли ощутил дружное воодушевление только один раз: когда они все грузились в пикап. В машине он почти сразу же уснул, с облегчением предвкушая, как проснется на их просторном семейном ранчо.
Но потом он внезапно вынырнул из сновидений, и – Нью-Йорк! Миллиарды мерцающих зеркал, обведенные неоновыми огнями контуры зданий, яркое пламя прожекторов. Чарли отстегнул ремень и прижался лицом к стеклу.
– Смотри! – Машину вела Ма, и даже она теперь включилась в игру, указывая на башню Энрон: – Это Эмпайр-стейт-билдинг!
– Чарли! – сказал Оливер. – Ты видел? Там была статуя Свободы!
– Где? Где?
Маму сотрясал хохот. От радости, решил Чарли.
Нью-Йорк Чарли представлял себе по картинкам из книги Па, но также и по комиксу «Удивительный Человек-паук», который еще не мог прочесть, ярким краскам номера «Бродвейские мелодии» из «Поющих под дождем» и черно-белых нуарных фильмов, которые Ма иногда позволяла посмотреть вместе с ней.
– А можно остановиться? Мы остановимся? Я хочу посмотреть!
– Хм, – сказала Ма, – может, хватит мучить ребенка?
Сидевший рядом с ней Па повернулся к Чарли. И положил руку ему на плечо:
– Этот город не для детей. Но когда ты станешь совсем большим, беги туда при первой же возможности. Детям там не место, но поверь своему Па: в нашем городишке не место взрослым.
– Что ж, – откликнулась Ма, – давай, Джед, вперед.
Пикап устремился на запад, в темноту. Город скрылся из виду, распался на ряды особняков, уличные фонари и, наконец, на черные равнины. Но по мере того как настоящий город исчезал вдали, в плодотворном мозгу мечтательного ребенка он становился все больше; город распахивал перед Чарли свои двери, приглашая в изысканные рестораны, золоченые лифты, взмывающие к стеклянным чертогам, в мансарды-берлоги, к дирижаблям, скользящим в высоте, словно киты.