Оливия Киттеридж
Шрифт:
— Как прошло твое свидание?
— Какое свидание? — спросила Оливия.
— Да с тем дядькой, которого ты терпеть не могла.
— Это было не свидание, черт побери!
— Ладно-ладно, так как оно прошло?
— Замечательно, — ответила она. — Он кретин, и твой отец прекрасно знал это.
— Папа его знал? Ты никогда мне не говорила.
— Он не знал его, чтобы знать, — объяснила Оливия сердито, — он знал его издали. Достаточно, чтобы понять, что он кретин.
— Теодор плачет, — сказал Кристофер. — Мне надо идти.
И тут — словно
— Предполагается, что к завтрашнему дню прояснится. Встретимся на тропе у реки?
— Не вижу, почему бы нет, — ответила Оливия. — В шесть часов я выезжаю.
Утром, когда она въезжала на гравийную площадку у реки, Джек Кеннисон уже стоял там, прислонившись к своей красной машине, и кивнул Оливии, не вынимая рук из карманов. Он был в ветровке, которой она раньше на нем не видела, — голубого цвета, такого же, как его глаза. Ей пришлось достать из багажника кроссовки и надеть их прямо у него на виду, что было ей очень неприятно. Кроссовки она купила в отделе мужской обуви сразу после смерти Генри. Широкие, бежевые, они все еще нормально зашнуровывались, все еще «ходили». Оливия разогнулась, тяжело дыша.
— Пошли, — выговорила она.
— Мне может захотеться отдохнуть на скамье, отмечающей первую милю. Я знаю, что вы любите идти вперед не останавливаясь.
Оливия взглянула на него. Его жена умерла пять месяцев назад.
— Я буду отдыхать с вами, когда вам захочется отдохнуть, — пообещала она.
Река тянулась слева от них, она в одном месте расширялась, и был виден островок, некоторые кусты на нем уже покрылись яркой-преяркой зеленью.
— Мои предки выгребали здесь против течения на своих долбленых лодках, — сказала Оливия. Джек не ответил. — Я думала, мои внуки тоже будут ходить по этой реке против течения. Но мой внук растет в городе Нью-Йорке. Я понимаю — таков путь нашего мира. И все-таки это больно. Разбрасываем нашу ДНК по всему свету, как одуванчики свои пушинки.
Оливии пришлось идти медленнее, приноравливаясь к неспешному шагу Джека. Это было трудно, все равно как если не можешь быстро выпить воду, когда мучит жажда.
— У вас, по крайней мере, есть ДНК, которую можно разбрасывать, — ответил он, по-прежнему держа руки в карманах. — У меня-то никаких внуков не будет. Во всяком случае, настоящих.
— Что вы хотите этим сказать? Как это — не будет «настоящих»?
Ему потребовалось много времени, чтобы заговорить снова, как она и ожидала. Взглянув на него, она заметила, что он выглядит не самым лучшим образом: в лице появилось что-то неприятное, голова вытянулась вперед, а плечи ссутулились еще больше.
— Моя дочь избрала себе альтернативный стиль жизни. Далеко, в Калифорнии.
— Я думаю, Калифорния, как всегда, самое подходящее для этого место. Для альтернативных стилей жизни.
— Она живет с женщиной, — пояснил Джек. — Она живет с женщиной, как другие живут с мужчиной.
— Понятно, — сказала Оливия.
Они уже дошли до указателя первой мили — в тени стояла гранитная скамья.
— Хотите посидеть? — спросила Оливия.
Джек сел. Она тоже села. Оба глядели за реку. Пожилая пара прошла мимо, держась за руки, оба кивнули им, как бы сочтя
— Я так понимаю, что вы не одобряете все это — насчет вашей дочери?
— Я совершенно этого не одобряю, — сказал Джек. Он выпятил подбородок. — Возможно, я человек недостаточно глубокий.
— Ну что вы! Вы человек тонкий, умудренный опытом, — возразила Оливия и добавила: — Впрочем, могу предположить по собственному опыту, что это одно и то же.
Он посмотрел на нее. Его старческие брови высоко взлетели от удивления.
— Правда, сама-то я нисколько не тонкая, не умудренная. По сути, я крестьянка. И я подвержена сильным страстям и предубеждениям, как настоящая крестьянка.
— И что все это означает? — спросил Джек.
Оливия сунула руку в карман, извлекла оттуда темные очки, надела их. Через некоторое время Джек сказал:
— Давайте по-честному. Если бы ваш сын сообщил вам, что желает спать с мужчинами, влюблен в мужчину, живет с ним, спит с ним, создает с ним «семью», — вы что, на самом деле полагаете, что не были бы против?
— Я не была бы против, — резко ответила Оливия. — Я любила бы его всей душой.
— Вы просто сентиментальничаете, — упрекнул ее Джек. — Вы не знаете, что бы вы почувствовали, потому что вам не пришлось с этим столкнуться.
У Оливии разгорелись щеки. Она почувствовала, как у нее под мышкой одной руки выступил пот.
— Мне со многим пришлось столкнуться.
— С чем, например?
— Например, с тем фактом, что мой сын взял в жены негодяйку, которая сначала перевезла его в Калифорнию, а потом бросила.
— Статистически, Оливия, такое все время происходит. В пятидесяти процентах.
— Ну и что? — Ответ Джека ее поразил своей глупостью и нечуткостью. — А какова статистика касательно детей-геев? — спросила Оливия.
Ее ступни показались ей невероятно огромными, они торчали на концах ее голеней, бросаясь в глаза. Она убрала ноги под скамью.
— Она меняется. Каждое новое исследование сообщает новые сведения. Но вполне очевидно, что вовсе не пятьдесят процентов наших отпрысков оказываются геями.
— А может, она вовсе не гей, — предположила Оливия. — Может, она просто не выносит мужчин.
Джек Кеннисон скрестил руки на голубой ветровке и пристально смотрел прямо перед собой.
— Не уверен, что это надо было говорить, Оливия. Я же не предлагал вам теорию о том, почему ваш сын взял в жены негодяйку.
Оливии понадобилось какое-то время, чтобы проглотить его замечание.
— Прелестно, — сказала она. — Какие прелестные вещи вы говорите.
Она поднялась со скамьи и не стала оборачиваться, чтобы взглянуть, встал ли он тоже. Но услышала его шаги у себя за спиной. Тогда она пошла медленнее, чтобы он смог идти рядом. Она направлялась назад к машине.
— Я все-таки не понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите, что вы крестьянка. У нас в стране, мне думается, крестьянства нет. Вероятно, вы хотели сказать, что вы ковбой. (Оливия бросила на него взгляд и удивилась, он добродушно улыбался.) — Я вполне могу увидеть в вас ковбоя, — заявил он.