Оллвард. Разрушитель миров
Шрифт:
– Думаешь, я завидую? Это навряд ли, – процедил Гарион сквозь сжатые зубы.
Они догнали последователей культа Майры и теперь проворно пробирались сквозь толпу.
– Тебя нарекли и поставили на тебе метку. Сколько крови ты ни прольешь, все равно не сможешь изменить то, что было начертано.
Она вдруг ощутила неприятный зуд: это чесалась длинная вертикальная татуировка, которая появилась на ее ребрах меньше года назад. В отличие от прочих меток, которые должны были приносить удачу или служили напоминанием о победах, именно эту поставили на коже Сорасы против ее
– Спасибо за информацию, которую я и так знаю, – произнесла она, бросив на Гариона взгляд, способный испепелить дотла. – Возвращайся в цитадель. Броди по своей клетке, пока тебе в руки не упадет новая легкая жертва. Но помни: ее я тоже у тебя украду.
Хотя ее лицо по-прежнему ничего не выражало, в душе Сораса хохотала. Она не станет сообщать ему, что уже знает о его следующем контракте, а также прекрасно представляет, как его опередить.
– Тебе бы лучше поостеречься, Сарн, – проговорил он, и она услышала в его подрагивающем голосе нотку сожаления. Он никогда не умел скрывать свои намерения. Таковы все мужчины. – Лорд Меркьюри…
Сораса шла вперед, чувствуя, как у нее загораются щеки. В Варде было всего несколько людей, которых она боялась. Лорд Меркьюри возглавлял этот чрезвычайно короткий список.
– Отправляйся домой, Гарион. – Ее голос звучал так резко, что, казалось, им можно проткнуть кожу насквозь. Сейчас ей хотелось лишь одного: отделаться от своего бывшего друга и союзника. По этому пути было легче идти в одиночку.
Он с раздражением провел рукой по голове, откидывая капюшон. На его бледном лбу выступили капли пота, а на щеке красовался свежий солнечный ожог. «Он так и остался северянином», – подумала Сораса. Несколько десятилетий, проведенных в пустыне, не смогли изменить цвет его кожи.
– Рассматривай это как предостережение, – мрачно произнес он, откидывая в сторону полу мантии. На его поясе сверкал кинжал – такой же, как у нее, с черной кожаной рукоятью и изношенным бронзовым лезвием. А еще там был меч – в непосредственной близости от его руки, – и это Сорасе страшно не понравилось. Она с грустью вспомнила о своем клинке, спрятанном в обшарпанной комнатушке.
«Отсюда до таверны полмили, – думала она. – А ты бегаешь быстрее, чем он».
Ее рука метнулась к кинжалу и сжала знакомую кожаную рукоять, казавшуюся продолжением ее собственного тела.
– Ты хочешь заняться этим прямо здесь? – Она наклонила голову в сторону толпы жрецов и молельщиков. – Я знаю, что тебе все равно, но я бы предпочла, чтобы у нас не было зрителей.
Гарион перевел взгляд с ее лица на кинжал, оценивая и то и другое. Она внимательно считывала информацию, которую могло дать его тело. Он оставался таким же подтянутым, как она его помнила. Клинок на его бедре был тонким и легким, отлитым из хорошей стали. Гарион не был глупым силачом, как некоторые из тех, с кем они тренировались. Нет, он умел сражаться элегантно. Такого убийцу хотелось выставить напоказ, устроив дуэль на улице, чтобы донести до людей определенное сообщение. У Сорасы был другой стиль: отблеск ножа в тени, яд на ободке стакана. Ее тело напряглось, пока она со скоростью молнии продумывала доступные
«Подколенная ямка. Перерезать мышцу, а вслед за ней – пока он будет падать – и горло. Убежать раньше, чем его тело рухнет в грязь».
Она знала, что Гарион читает ее таким же образом. Они вглядывались друг в друга еще несколько мгновений, словно две змеи, принявшие угрожающие позы и обнажившие ядовитые зубы.
Гарион моргнул первым. Он расслабил спину, демонстрируя ей пустые ладони. Напряжение, тучей застывшее над их головами, начало рассеиваться.
– Ты должна исчезнуть, Сарн, – произнес он.
Она приподняла подбородок, подставляя лицо жаркому солнцу. Капюшон сполз с ее головы, обнажив лицо. Яркий свет отразился в ее подведенных черным глазах, и они засверкали, словно расплавленная медь. «Тигриные глаза», – говорили люди, когда она была ребенком. Сораса кожей ощущала взгляд Гариона, словно касания пальцев. Она дала ему возможность рассмотреть следы, которые оставил на ее плоти этот долгий год. Похожие на синяки круги под глазами, заострившиеся скулы, изогнутая черная бровь. Волевая, крепко сжатая челюсть. Сораса с самого детства была хищницей, но сейчас ее сущность отражалась во внешности, как никогда.
Он сделал шаг назад. Сораса увидела, как дернулся его кадык.
– Немногим из нас дают возможность уйти прочь.
– Немногие из нас хотят воспользоваться этой возможностью, Гарион, – сказала она, приподнимая руку в знак прощания.
Толпа поглотила его целиком.
«Я никогда не выведу с одежды этот запах», – вяло думала она, оставляя за спиной провонявшую мочой таверну. Мешок с вещами болтался на ее боку; на правом бедре висел меч, а на левом – свернутый кнут, надежно скрытые старым дорожным плащом. Сегодня он источал странный запах: от него несло солью, скотом и садовыми фруктами, но больше всего – сырой рыбой. Сораса скучала по тем дням, когда она могла рассчитывать на маленькую, тихую и чистую комнату в цитадели, где ей составляли компанию прохладные каменные стены, высокое окно и многовековая тишина. Здесь все было иначе.
«Это к лучшему, – думала она. – Нет щита надежнее, чем разногласия».
Улицы были забиты моряками, купцами, попрошайками и путешественниками. В такой толпе не удавалось двигаться быстро. Топот копыт и громогласное мычание удваивали обычный хаос. В соседних странах начался сезон продажи скота, поэтому рыночные площадки вокруг порта были переделаны в загоны, в которых сейчас находились тысячи фыркающих, болтающих головами потных быков и коров, за которыми сюда съезжались покупатели из всех государств Долгого моря.
Она представила, как в богатом районе на холме охранники и дозорные до сих пор рыскают по улицам в поисках убийцы, проверяя каждого мужчину или мальчика, которые туда забредают.
Она улыбнулась и откинула капюшон, явив миру прическу из четырех переплетенных черных кос. По ее позвоночнику поползли мурашки – она не привыкла разгуливать по улицам, не пряча лица, – но все же она наслаждалась тем, как солнечные лучи ласкают ей кожу.
И тут, уже второй раз за день, кто-то схватил ее за плечо.