Олово
Шрифт:
Проорал звонок, топот усилился, потом затих.
Я оглянулся на окно – в шею дуло. Облака горели огнем, подоконник припорошило. Я подтянул воротник повыше, но закрыть окно постеснялся.
Наконец дверь раскрылась, и в кабинет ввалился запыхавшийся Павел Александрович. Он остановился, обвел нас взглядом, и сказал:
– О.
Наташка вышла вперед.
– Дорогой Павел Александрович! От всего коллектива центра правовой помощи позвольте…
И все в этом духе. Мне дуло в шею, я, не оборачиваясь,
– И мы очень вам благодарны за все, что вы делаете, мы без вас – никуда, – закончила Наташка.
Павел Александрович стоял и улыбался – немного застенчиво. И на каждую фразу кивал головой – соглашался. Он так и стоял – в пальто, и на плечах у него таял, превращаясь в прозрачные бусины, снег.
– И позвольте преподнести вам…
Наташка кивнула старичкам, и стул с подарком выехал из угла. Наташка принялась разворачивать бумагу.
Я на носки привстал, чтобы увидеть, что там.
Из свертка показались две стопки книг. Я решил, что это тот же самый трактат об авторском праве, приуныл и опустился с носков. Теперь я не видел свертка, а видел только Павла Александровича – по грудь – и курчавый затылок одного из старичков.
Павел Александрович выглядел очень удивленным – и обрадованным. Он как-то засмущался – теперь это было совсем очевидно, склонился над свертком и взял одну из книг. Открыл, перелистал.
Потом поднял глаза.
– Спасибо, ребят.
– Тут тридцать экземпляров, – сообщила Наташка.
Павел Александрович только руками развел – смутился.
Помолчали немного.
– Ну, по такому случаю жду вас завтра после занятий – на застолье, – сказал Павел Александрович воодушевленно. – Сегодня не получится, а завтра – милости прошу.
Все радостно закивали. И я закивал – радостнее всех.
– А сейчас, извините, у меня лекция.
И Павел Александрович стянул пальто – бусины посыпались на пол. Все стали, огибая стул, просачиваться к двери. И все, перед тем как выйти, жали Павлу Александровичу руку и поздравляли.
Когда я поравнялся со стулом, то понял, что зря унывал. Мы несли из Наташкиной машины не занудные трактаты об авторском праве, а нечто совсем иное. На обложке пылала какая-то ядреная абстракция, а поверх нее красовалась фамилия Павла Александровича с инициалами и надпись: «Город джаза». А ниже: «рассказы».
– Ребята, пожалуйста, поторопитесь, у нас семинар, – затараторила зубрила, толкая меня в спину.
Мы шагнули к имениннику, пожали холодную руку, промямлили что-то и побежали на семинар.
А сразу после семинара нас потащили на конференцию в главный корпус, и мы с закадыкой даже не успели забежать в Центр. Мы замотались в шарфы и поплелись вместе со всей группой мимо сугробов – дорогу до нашего аэровокзала никто не чистил так, как следовало бы, и вдоль тротуара
В тот же вечер я слег с температурой – почти на неделю. И на застолье, конечно, не попал.
Ох, как же мне было обидно!
***
Когда я вернулся в строй, закадыка слету засыпал мои раны солью. Я еще дверь за собой не закрыл, а он уже орал:
– Погуляли на ура!
Я состроил гримасу и сел дописывать иск о возврате долга, который начал неделю назад. В Центр приходила тетка, махала перед моим носом распиской и триста раз повторила, что у должника нет совести. А потом я пересчитывал проценты по долгу за каждый год с учетом триста раз изменившей ставки рефинансирования – то еще веселье. Тетка мне телефон оборвала, пока я в горячке лежал, только что домой не приехала; договорились, что явится, как только я выйду, и я имел глупость ей сообщить, что вот, пожалуйста, вышел.
А закадыка все кружил вокруг меня и нахваливал гулянку. Он теперь, я так понял, был со всеми старичками на короткой ноге – потому что один из них заглянул к нам, окликнул закадыку каким-то мерзким прозвищем и поздоровался с ним, как с родным братом.
За неделю в Центре – кроме авторитета моего закадыки – изменилось еще кое-что. Раньше тумбочку под зеркалом делили между собой истертый журнал посещений и трактат об авторском праве. Теперь эти двое жались к краям, а в Центре пестрел «Город джаза».
– Наш экземпляр, – гордо пояснил закадыка.
– Наш с тобой?
Он величественно обвел рукой кабинет – так воевода обводит дланью панораму взятого города.
– Наш, – выдохнул он.
Я отложил иск – с непривычки от всех этих цифр рябило в глазах, всю сноровку за неделю потерял – и дотянулся до книги.
– Я за кофем, – сказал закадыка. – Тебе брать?
– Ага.
Он выгреб из куртки мелочь и вышел.
Обложка была что надо – твердая, глянцевая. На обороте был указан только год, ни тебе аннотации, ни фотографии автора.
В книге было двенадцать рассказов. Я выбрал самый короткий и стал читать.
Описывался мир, в котором люди живут в поездах. И пребывают, понятно, в постоянном движении – куда глаза глядят. Мутная история – мир вроде как не заканчивается, какая-то пространственная аномалия. И они расстояние измеряют временем – месяцами, годами.
И все ищут обрыв – который зовут «концом горизонта». А что там за ним такое – никто не знает; и зачем его искать, соответственно – тоже.
Рождаются в одном поезде, когда приходит пора, слезают с него, пересаживаются на другой. И так по пятьсот раз за жизнь.