Оловянная принцесса
Шрифт:
Джим незаметно проскользнул до конца западной галереи и осторожно заглянул за угол — туда, где начинались салон и банкетный зал. В дальнем его конце находилась паровая комната, в которой подогревали тарелки для обеда, за ней — проход, ведущий на кухню. Но как добраться до конца банкетного зала, чтобы никто не заметил? Слуги то и дело входили и выходили, расставляя и выравнивая стулья, вазы с цветами и бокалы…
Позади раздались голоса. Выхода не было; он согнулся, одним махом пересек салон и влетел в банкетный зал — слава богу, он был пуст! — но уже через секунду послышалось звяканье посуды,
Свисавшая скатерть не доходила до пола, но при соблюдении осторожности можно было не только остаться незамеченным, но и пробраться до другого конца стола — застеленный коврами пол не скрипнет. Какой длинный стол! Метров двадцать, не меньше; к тому же он держался на массивных ножках с идущими от центра гнутыми отростками, похожими на корни дуба, через эти «корни» приходилось перелезать.
Итак, Джим пустился в путь. Это заняло у него намного больше времени, чем он надеялся, потому что, когда он был еще на полпути, зал неожиданно заполнился целым взводом официантов, принявшихся с геометрической точностью раскладывать по столам ножи, вилки и ложки. Белые чулки и черные туфли с пряжками, которые он мог видеть из-под стола, медленно передвигались от одного прибора к другому. Он слышал легкое постукивание столового серебра и тихий шелест голосов, которые разом умолкли, когда в зал вошел мажордом (в темных брюках), сделал несколько критических замечаний и двинулся дальше.
Тут вновь настала тишина, и все ноги и туфли обратились в сторону дверей, через которые Джим вошел в банкетный зал. В конце стола показались ноги в бордовых брюках с черными лампасами — цвета дворцовой гвардии.
— Не видали здесь секретаря его величества? Англичанина Тейлора?
— Нет, сержант, — отвечал мажордом.
— Если увидите, немедленно поднимайте тревогу, вы поняли?
— Тревогу? Но почему?
— Дело наипервейшей важности. Возможно, существует заговор против короля.
— И англичанин каким-то образом…
— Вот именно. Так что глядите в оба! Капрал, отправляйтесь и проверьте бальный зал, а я — наверх, в картинную галерею.
Они вышли. Джим выругался про себя. Дело обстояло хуже, чем он думал. Значит, когда удар будет нанесен — а в этом Джим уже не сомневался, — они спихнут вину на него. Тем важнее было выбраться отсюда, и как можно скорее… Сколько они еще здесь будут возиться, эти олухи?
Оказалось, почти полчаса. К тому времени, когда последняя ложка была положена на предназначенное ей место, последний стул подвинут точно по линейке и последняя пылинка удалена с последнего бокала, Джим готов был рыдать от бессильной ярости.
Но все когда-нибудь кончается, и вот уже последний официант покинул банкетный зал. Джим досчитал до ста, выполз из-под стола и бросился в сервировочную. Слуга со стопкой тарелок в руках так и застыл с открытым ртом, когда Джим прошмыгнул мимо него, ловко свернул за угол и с размаху влетел в кухню. Здесь бегала и суетилась целая орава поваров и поварят, нарезая мясо и шинкуя овощи для королевского стола. Он промчался мимо них, выскочил в мощеный дворик и оглянулся, соображая, как быть дальше. Позади уже раздался крик, послышался топот бегущих ног… Медлить было нельзя. Джим подбежал к стене, вскочил на бочку и, подтянувшись, перевалился на другую сторону, в конюшенный двор.
Должна же когда-нибудь привалить
Район, окружающий дворец, уже опустел, коронационный поезд проехал, но чем ближе Джим подъезжал к центру городу, тем чаще ему приходилось притормаживать, и в конце концов он увяз в толпе и был вынужден спешиться. Он оставил кобылу на попечение какого-то зеваки, пообещав заплатить ему двадцать крон, если найдет его на том же месте после полудня, втайне предполагая, что тот предпочтет продать лошадь за пятьдесят в течение ближайшего получаса и исчезнуть. Ну и бог с ним!
Он бросился дальше — пешком, бегом, лавируя в толпе, стремительным зигзагом обходя неповоротливых пешеходов, срезая углы и прыгая через ступеньки, стремясь как можно быстрее достигнуть собора, чтобы предотвратить… что именно? Он не знал, хотя догадывался, и это заставляло его мчаться сломя голову, чтобы не опоздать.
Когда процессия свернула наконец на площадь Святого Стефана, примыкавшую к кафедральному собору, Бекки была ошеломлена огромностью собравшейся там толпы, энтузиазмом приветствий, но более всего — красотой самого зрелища в это сверкающее летнее утро. Старинные дома с барочными крышами и причудливыми каменными подоконниками сверкали охрой, золотом и густым кремовым цветом. Люди махали с балконов и с тротуаров, и древний собор высился сумрачной темной громадой на фоне ярко-синего неба. В просвете между домов Бекки могла видеть серую Эштенбургскую скалу на другой стороне реки без знамени на вершине, застывшую в ожидании.
В соборе стояла прохладная тишина и играл орган. Над западной дверью на огромном флагштоке висело знамя Красного Орла. Его складки всколыхнулись сильней, когда заиграли фанфары и старый, хрупкий от старости архиепископ во главе королевской процессии прошествовал по центральному нефу к алтарю.
Король был одет в форму полковника эштенбургской гвардии, самой живописной из воинских частей Рацкавии: белый китель с рядом орденов на груди, золотые эполеты и длинная изогнутая сабля с алым шелковым темляком. Он шествовал как положено, с непокрытой головой, и, когда он проходил мимо Бекки, она успела заметить, как напряглись от волнения его подбородок и скулы.
Рядом с ним шла Аделаида в роскошном бежевом платье. Ее рука лежала на согнутом предплечье супруга, и Бекки чувствовала, какая сила и поддержка исходит от этой женской руки.
Тем временем хор запел, была отслужена месса, и наконец в четверть одиннадцатого началась сама церемония коронования. Ритуал был прост: молитва, присяга, в которой король обещал быть верным Красному Орлу, и помазание святым елеем. Бекки смотрела на Рудольфа и Аделаиду, стоящих на специальной подушке перед алтарем с видом детей, участвующих в интересной игре, и внезапно к ее горлу подкатил ком, который нельзя было объяснить одним лишь патриотическим чувством.