Омар Хайям и хайамовские четверостишия
Шрифт:
Ты знаешь, почему в передрассветный час
Петух свой скорбный клич бросает столько раз?
Он в зеркале зари увидеть понуждает,
Что ночь -- еще одна -- прошла тайком от нас.
(пер. О. Румер) [rum-0123]
Хайямовская скорбь о конечности человека, о неодолимости всесильного времени выражена в большом цикле рубаи, отмеченных особым взлетом поэтического гения:
Океан, состоящий из капель, велик.
Из пылинок слагается материк.
Твой приход и уход -- не имеют значенья.
Просто муха в окно залетела на миг...
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0101]
Чем может утешиться человек, сей недолгий гость на земле? Омар Хайям находит это утешение в идее материального неисчезновения. Бесконечный круговорот материи -- так видят глаза поэтафилософа окружающий его мир. Глина, из которой вылеплены винные кувшины и чаши, кирпичи в стенах дворцов, песок под ногами, вся живая природа -- цветы, травы -- все это знало другое, может быть, человеческое инобытие. Осторожно, остерегает поэт, прикасайся к ним: вот это, возможно, было локонами и устами луноликой красавицы, это -- головой султана, а это -- сердцем везира:
Давно -- до нас с тобой -- и дни и ночи были
И звезды, как сейчас, на небесах кружили.
Не знаешь, как ступить на этот прах земной, -
Зрачками любящих его песчинки жили.
(пер. В. Тардов) [tar-0001]
Значит, и нам дано вернуться в земной мир, уже в иных, бессловесных формах: "из праха твоего налепят кирпичей и в стены ,дома их уложит твой сосед". И так велико страстное желание поэта ощутить бессмертие пусть самой малой крупицей земной жизни -восстать из праха хотя бы стеблем зеленой травы! И вот завещание Омара Хайяма:
Когда голову я под забором сложу,
В лапы смерти, как птица в ощип, угожу -
Завещаю: кувшин из меня изготовьте,
Приобщите меня к своему кутежу!
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0145]
Озорное воображение Хайяма видит в этом для себя последнюю надежду на воскрешение: а вдруг волшебный дух вина и вдохнет в него жизнь?
Жизнь мгновенная, ветром гонима, прошла,
Мимо, мимо, как облако дыма, прошла.
Пусть я горя хлебнул, не хлебнув наслажденья, -
Жалко жизни, которая мимо прошла.
(пер. Г. Плисецкий) [pli-0418]
Год смерти Омара Хайяма неизвестен. Самой вероятной датой его кончины принято считать 1123 год. Из глубины XII века дошел до нас рассказ о последних часах Хайяма. Абу-л-Хасан Бейхаки слышал его от одного из родственников поэта. Омар Хайям в этот день внимательно читал "Книгу исцеления" Авиценны. Дойдя до раздела "Единое и множественное", он вложил золотую зубочистку между двумя листами и попросил позвать необходимых людей, чтобы сделать завещание. Весь этот день он не ел и не пил. Вечером, окончив последнюю молитву, поклонился до земли и сказал: "О боже, ты знаешь, что я познал тебя по мере моей возможности. Прости меня, мое знание тебя -- это мой путь к тебе". И умер.
Приведем в заключение еще один рассказ -- о посещении могилы Омара Хайяма его искренним почитателем Низами Арузи Самарканди. "В году 1113 в Балхе, на улице Работорговцев, -- пишет Низами Арузи, -- в доме Абу Саида Джарре остановились ходжа имам Хайям и ходжа имам Музаффар Исфизари, а я присоединился к услужению им. Во время пиршества я услышал, как Доказательство Истины Омар сказал: "Могила моя будет расположена в таком месте, где каждую весну ветерок будет осыпать меня цветами". Меня эти слова удивили, но я знал, что такой человек не станет говорить пустых слов. Когда в году 1135 я приехал в Нишапур, прошло уже четыре года с тех пор, как тот великий закрыл лицо свое покрывалом земли и низкий мир осиротел без него. И для меня он был наставником. В пятницу я пошел поклониться его праху и взял с собой одного человека, чтобы он указал мне его могилу. Он привел меня на кладбище Хайре. Я повернул налево и у подножия стены, отгораживающей сад, увидел его могилу. Грушевые и абрикосовые деревья свесились из этого сада и, распростерши над могилой цветущие ветви, всю могилу его скрыли под цветами. И мне пришли на память те слова, что я слышал от него в Балхе, и я разрыдался, ибо на всей поверхности земли и в странах Обитаемой четверти я не увидел бы для него более подходящего места. Бог, святой и всевышний, да уготовит ему место в райских кущах милостью своей и щедростью!"
Над могилой Омара Хайяма в Нишапуре ныне возвышается величественный надгробный памятник -- одно из лучших мемориальных сооружений в современном Иране. Ажурные конструкции надгробия напоминают чем-то стартовую установку, выводящую космический корабль на орбиты Вселенной.
* * *
Со стихами Омара Хайяма связаны два редких историко-литературных феномена.
Один -- это загадка объема и состава истинного поэтического наследия Хайяма. До наших дней не дошло не только автографов и прижизненных манускриптов четверостиший Омара Хайяма, но даже и списков, более или менее близких по времени к жизни поэта.
Поздних рукописей стихов Хайяма много, и они предстают перед исследователями в поразительном разнообразии, как по объему -количеству четверостиший, так и по самому составу, повторяющемуся от списка к списку лишь в малой части, Рукописи хайямовских сборников, как правило, небольшие -- двести-триста стихотворений, однако, собранные воедино, они дают внушительную цифру -около полутора тысяч рубаи.
Текстологический анализ этих стихотворений показывает, что в них можно обнаружить немало "пучков" -- сближенных по поэтической идее рубаи-вариантов. Это явление исследователи классической персидско-таджикской литературы объясняют следующим образом. Омар Хайям в условиях религиозных преследований был лишен возможности собирать и распространять свои стихи, он набрасывал их на отдельных листках бумаги, на полях рукописей. Ученики и единомышленники, слышавшие их от поэта, записывали стихи сразу или спустя некоторое время, в большем или меньшем приближении к авторскому тексту. Так рождался "пучок" рубаи-аналогов. В дальнейших переписываниях и устных передачах количество вариантов разрасталось.
Литературоведы-текстологи вскрыли и еще одно любопытное явление -- существование "странствующих" четверостиший. На это обратил внимание известный русский ученый В. А. Жуковский, один из самых первых исследователей истории персидско-таджикской литературы в отечественном востоковедении. В рукописных сборниках четверостиший Омара Хайяма и в изданных текстах Жуковский обнаружил множество стихотворений, засвидетельствованных в диванах других персидско-таджикских поэтов, он дал им название "странствующих". Изыскания Жуковского были продолжены другими исследователями, и результатом этой кропотливой работы был вывод -- в лучшем для XIX века издании поэтического наследия Омара Хайяма (Париж, 1867, издатель Дж. Никола) почти четвертая часть стихов, 108 рубаи из 464-х, принадлежит к категории "странствующих".
Право на авторство этих рубаи разделили с Омаром Хайямом такие классики персидско-таджикской литературы, как Хафиз, Аттар (1142--1230), Джалал ад-дин Руми (1207--1273) , Абдаллах Ансари (1006--1088) и другие, причем не только поэты более поздних поколений, но и некоторые предшественники Омара Хайяма. Так, например, два следующих рубаи встречаются среди четверостиший, приписываемых Авиценне.
С ослами будь ослом, не обнажай свой лик!
Ослейшего спроси -- он скажет: "Я велик!"