Ому
Шрифт:
На палубе стояла полная тишина, и некоторые из наиболее буйно настроенных матросов принялись уже было всерьез сокрушаться о том, что до утра не предвидится больше никакой веселой кутерьмы. Не прошло, однако, и пяти минут, как эти ребята получили полное удовлетворение.
Сиднеец Бен (по слухам, сбежавший «парень с постоянным пропуском» [51]), в числе немногих продолжавший по каким-то своим соображениям нести вахту, отправился развлечения ради вместе с остальными в каюту, и Бембо, который оставался все это время на палубе за старшего, то и дело звал его. Сперва Бен делал вид, что не слышит; когда же крики
«Парень с постоянным пропуском» был опытным боксером, а маори в этом искусстве ничего не смыслил, и потому их силы оказались равны. Они душили и тузили друг друга, пока, наконец, не грохнулись оба на палубу и стали кататься по ней, окруженные кольцом зрителей, образовавшимся в один миг. Наконец, голова белого запрокинулась, и его лицо побагровело. Бембо впился зубами ему в горло. Матросы бросились к ним и оттащили Бембо, который отпустил свою жертву лишь после того, как его несколько раз ударили по голове.
Теперь ярость маори дошла до поистине дьявольского исступления; с горящими глазами, судорожно корчась, он лежал на палубе и не делал попыток встать. Полагая по поведению Бембо, что он усмирен, матросы, радуясь его унижению, отошли от него, предварительно обругав в обычном своем стиле людоедом и трусом.
Бену помогли подняться и увели вниз.
Вскоре после этого остальные, за немногими исключениями, тоже спустились в кубрик, и так как почти всю прошлую ночь им не пришлось спать, сразу же завалились подле сундуков и на подвесные койки. Через час в этой части судна не было слышно ни звука.
До того как Бембо оттащили, старший помощник тщетно пытался разнять противников, несколько раз ударив маори; но только вмешательство матросов положило конец сражению.
Когда команда разошлась, Джермин, хотя и был далеко не трезв, все же достаточно соображал и поручил юнге (напомню читателю, что тот был опытным моряком) следить за судном, а затем отправился в каюту и снова погрузился в пьяный сон.
Побыв с доктором на палубе еще некоторое время после того, как остальные ушли в кубрик, я собрался уже было последовать за ним вниз, как вдруг увидел, что маори встал, зачерпнул ведро воды и, подняв над головой, вылил его на себя. Он проделал это несколько раз. В таком поступке не было ничего особенного, но что-то в Бембо показалось мне странным. Однако я не стал заниматься дальнейшими размышлениями и спустился в люк.
Некоторое время я беспокойно дремал, то и дело просыпаясь; воздух в кубрике был очень спертый, так как здесь собралась почти вся команда, и я, захватив старый суконный бушлат, вышел на палубу с намерением поспать до утра на свежем воздухе. Там я застал кока и юнгу, Ваймонту, Каболку и Датчанина. Все они были тихие, смирные ребята и после отъезда капитана держались в стороне от остальных; старший помощник распорядился, чтобы они до восхода не уходили вниз. Они лежали под защитой фальшборта; кое-кто крепко
К моему удивлению, у руля стоял Бембо. Мне объяснили, что, так как народу было слишком мало, он сам вызвался исполнять обязанность штурвального в очередь с остальными, одновременно возглавляя вахту; против этого, конечно, никто не возражал.
Была чудесная ясная ночь; кругом лишь белые гребни волн, сверкавшие в свете луны и звезд. Дул легкий, но постепенно свежевший бриз, и бедная «Джульеточка», державшаяся круто к ветру, двигалась как ни в чем не бывало в сторону берега, смутные очертания которого возвышались вдали.
После шума минувшего дня царившая повсюду тишина действовала успокаивающе, и, наклонившись над бортом, я наслаждался ею.
Больше чем когда-либо прежде я сокрушался теперь о своем положении… Но что проку роптать? Упрекнуть себя мне было не в чем. Меня стало клонить ко сну, я расстелил бушлат у шпиля и попытался забыться.
Как долго я лежал там, не могу сказать; но когда я встал, первое, что бросилось мне в глаза, был Бембо за рулем. Его темная фигура поднималась и опускалась в такт движению судна, отчетливо вырисовываясь на фоне звездного неба. Стоя на расстоянии вытянутой руки от штурвала, выставив одну ногу и подавшись непокрытой головой вперед, он был, казалось, само нетерпение и ожидание. С того места, где я лежал, никого из вахтенных не было видно; нигде никто не шевелился. Пустынная палуба и раскинутые белые паруса мерцали в лунном свете.
Вдруг до моего слуха донесся какой-то нарастающий шум, и меня охватило смутное ощущение, что я когда-то раньше слышал его. Еще мгновение, и, совершенно проснувшись, я вскочил на ноги. Прямо впереди, и так близко, что у меня замерло сердце, виднелась длинная полоса вздымавшихся и пенившихся бурунов. Это были коралловые рифы, опоясывавшие остров. За ними, чуть не отбрасывая тень на палубу, поднимались сонные горы, над чьими туманными вершинами небо чуть-чуть серело, предвещая рассвет. Ветер посвежел, и, плавно скользя по волнам, мы неслись прямо на рифы.
С одного взгляда я понял все; коварное намерение Бембо было очевидным; дико закричав, чтобы разбудить вахтенных, я бросился на корму. Матросы в испуге вскочили, и, после короткой, но отчаянной борьбы мы оттащили маори от руля. Пока мы возились с ним, штурвал, на несколько мгновений предоставленный самому себе, закрутился в подветренную сторону, и тем самым, на наше счастье, привел нос судна к ветру, что замедлило его движение. До этого оно шло курсом, на три-четыре румба отклонявшимся от направления ветра, и приближалось к бурунам. Теперь, когда «Джулия» сбавила ход, я положил руль так, что паруса были едва наполнены, и мы скользили по касательной к земле. Идти по ветру — что было бы просто — означало почти мгновенную гибель, так как рифы делали здесь изгиб. В это время Датчанин и юнга все еще боролись с разъяренным маори, а остальные, растерявшись, с криками бегали взад и вперед.
В то мгновение, когда я схватил руль, старый кок бросился на бак и забарабанил аншпугом по кубрику.
— Буруны! Буруны совсем рядом! У самого судна! У самого судна! — орал он.
Матросы высыпали на палубу, озираясь в тупом ужасе.
— Брасопить передние реи! Трави подветренный фока-брас!
— По местам, к повороту! — кричали со всех сторон, между тем как команда, сбитая с толку тысячью приказаний, металась из стороны в сторону, охваченная паникой.