Омут памяти
Шрифт:
Впервые о Крючкове я услышал в период работы Андропова на посту секретаря ЦК и одновременно заведующего отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. Он был помощником Андропова. Там же работали консультантами Георгий Арбатов, Александр Бовин, Олег Богомолов, Николай Шишлин и немало других незаурядных людей. В результате многочисленных реплик и дачной болтовни, а мы часто работали вместе в партийных особняках за городом, уже тогда у меня создалось впечатление, что Крючков является "серой мышкой" аппарата, служкой без особых претензий. Со всеми вежлив, пишет коряво, вкрадчив и сер, как осенние сумерки. А серые люди склонны принимать себя всерьез,
Остатки "вечно вчерашних" сил, группировавшихся вокруг Крючкова и кучки военных и партийных фундаменталистов, лихорадочно пытались приостановить крах большевизма, чтобы сохранить собственность и власть. Кое-что получалось, но далеко не все. Еще до мятежа 1991 года РКП, выделившаяся из КПСС при прямой поддержке КГБ, стала быстро плодиться, для начала одарив общество своим первенцем — Либерально-демократической партией. В метрике о рождении говорилось:
"Управление делами ЦК КП РСФСР, действующее на основании положения о производственной и финансово-хозяйственной деятельности, в лице управляющего делами ЦК т. Головкова, с одной стороны, и фирма "Завидия" в лице президента фирмы т. Завидия, именуемая в дальнейшем "Фирма", с другой стороны, заключили договор о нижеследующем: Управление предоставляет "Фирме" временно свободные средства (беспроцентный кредит) в сумме 3 (три) миллиона рублей".
Жириновский выдвинул себя кандидатом в президенты России, а вице-президентом назвал Завидия, именуемого в договоре "Фирма"…
Я помню, как во время перерыва между заседаниями какого-то очередного собрания мы сели пообедать. Михаил Сергеевич был хмур, молча ел борщ. Вдруг поднялся Крючков и сказал примерно следующее: "Михаил Сергеевич, выполняя ваше поручение, мы начали формировать партию, назовем ее по-современному. Подобрали несколько кандидатур на руководство". Конкретных фамилий Крючков не назвал. Горбачев промолчал. Он как бы и не слышал, а может быть, и действительно ушел в себя.
Плодя, под наблюдением и с помощью КГБ, разного рода националистические и профашистские группировки. Российская компартия тем не менее оставалась партией верхушки коммунистической номенклатуры, заботясь более всего о собственном благосостоянии и власти.
К этому времени страну уже душила талонная система. Фактически на многие виды продуктов были введены карточки, как в годы войны. Обстановка сложилась благоприятной для КГБ. Чекисты были свободны в своих действиях. Крючков пытался придумать новый ярлык, чтобы заменить скомпрометированное понятие "враг народа". Да так, чтобы его можно было налепить на кого угодно: от уборщицы до академика и даже члена Политбюро. И наконец вытащил из кагэбистского запасника древний ярлык — "агент влияния".
Данное словосочетание собирался внедрить в общественное сознание еще Андропов, но не успел. Крючков же, видя, как вся страна превратилась в гигантского "агента влияния", начал заново культивировать этот термин, но все закончилось очередным конфузом. На самой Лубянке развелось "агентов влияния" больше, чем где бы то ни было.
Коснусь еще одного, очень тягостного для меня вопроса. Когда начиналась Перестройка, я лично возлагал определенные надежды на то, что Запад найдет возможным облегчить тяжелый переход России от тоталитаризма к демократии. Я имел в виду прежде всего участие в конверсии военного производства, модернизации легкой и пищевой промышленности, равноправное участие России в международной экономической жизни.
Но этого не произошло. Конечно, в отличие от некоторых демократов с разогревшимися головами, я не ожидал "манны небесной", но надеялся на здравый смысл западных политиков. В то же время я и сам, ослепленный восторгом от внутренних перемен, не сразу сообразил, что возможные инвестиции могут тормозиться не только определенными силами Запада, потерявшими рассудок от радости в связи с расползанием советской империи, но и самим ходом реформ в СССР, которые шли с невообразимыми потугами и без надежной законодательной базы. В любую минуту мог произойти срыв назад, опасность чего и подтвердили военно-фашистские заговоры в 1991 и 1993 годах.
Впрочем, на Западе появились и пионеры, желавшие помочь нашей стране. Таких энтузиастов, таких желающих было немало, но поскольку я не занимался экономикой, о многих фактах я не знал или знал по рассказам. Но бывали встречи и у меня. Я помню первого из крупных банкиров Запада — Хаммера. Среди других тем он вдруг заявил, что он, Хаммер, хотел бы помочь Советскому Союзу с установлением конвертируемой валюты. От имени, как он сказал, влиятельных людей Америки, включая крупнейших банкиров, он предложил девальвировать рубль в соотношении 12 рублей за один доллар. Мне показалось это интересным. Доложил Михаилу Сергеевичу, тот позвонил Павлову, который был в то время министром финансов. Как-то потом Горбачев рассказал мне, что Павлов категорически высказался против такого эквивалента. Вот если бы один к шести! Как это выглядит экономически на фоне сегодняшнего дня, судить читателю.
Однажды ко мне пришел известный финансист Джордж Сорос. Он дал мне подготовленную Фондом Сороса разработку о перспективах экономического развития СССР. Я прочитал ее. Она производила сильное впечатление. Мне запомнилось, что в ней была изложена концепция эволюционного перехода страны к рыночной экономике, причем с серьезными элементами социальной защиты. Эту записку я немедленно направил Горбачеву. Он сказал, что прочитал ее. Реакция наших экономических ведомств, в том числе и правительства, была глухой, равнодушной.
Более того, когда Джордж Сорос начал помогать нашей науке, выделяя гранты для ученых, КГБ написал записку в ЦК о том, что Сорос пытается повлиять на нашу идеологию, подкупает грантами ученых. То есть снова пошла в ход фальшивка сталинистского плана.
Итак, ЦК проигнорировал записку Сороса. Но КГБ не забыл, он организовал ряд статей против Сороса и его деятельности. Даже после путча, когда компартия снова оперилась, а Конституционный суд, на горе наше, восстановил ее в правах, в "Советской России" появилась большая статья против Сороса. Я увидел в ней основные положения секретной записки КГБ, направленной в свое время в ЦК.
Третьим был Кристиансен, президент "Дойче банка". Тема разговора оказалась для меня неожиданной. Он рассказал, что в свое время Михаил Горбачев договорился с Гельмутом Колем — канцлером Германии — о предоставлении более 3 миллиардов немецких марок в кредит, прежде всего на модернизацию легкой и пищевой промышленности. Кредит был выгодным, но, что особенно важно, адресным. Так вот, Кристиансен поинтересовался, куда подевались кредитные деньги. При этом рассказал следующую историю.
Когда был решен вопрос о кредите, немцы предложили отобрать по 250 предприятий с обеих сторон — передовые немецкие и устаревшие советские. Затем вывести предприятие на предприятие, договориться об объеме и характере работ, после чего "Дойче банк" открывает финансирование. Предполагалось, что уже через год-полтора советские предприятия начнут работать по новой технологии. Такой подход был одобрен министром иностранных дел Германии Геншером, но председатель советского правительства Николай Рыжков посчитал подобную схему, как сказал мне собеседник, вмешательством во внутренние дела СССР.