Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги
Шрифт:
— Мне нравится здесь.
Она прислонилась к дверному проему. Он боялся оставить ее. Он должен был слышать, что она могла сказать.
— Что вы делали в Теннисном клубе в ту ночь, профессор? — спросил я.
Его глаза забегали, потом застыли.
— Я прибыл туда по чисто профессиональным причинам. Мисс Фэблон была моей студенткой с февраля. Я консультировал ее, и она мне доверяла.
— Ничего подобного, — сказала она.
Он начал выплескивать поток непрерывных слов, пытаясь найти в них какую-то опору:
— Она призналась, что ее отец с помощью мистера Кетчела собирался послать ее в школу в Швейцарии. Я думал, что мой совет как ученого будет им полезен, и я отправился в клуб предложить свою помощь.
Я прибыл туда слишком поздно, чтобы помочь. Я увидел мистера Фэблона, пересекавшего лужайку, и, когда я заговорил с ним, он меня не узнал. Он шел к территории бассейна, очевидно вымыть свое окровавленное лицо, и, прежде чем я успел что-то спросить его или остановить его, он свалился в бассейн. Я сам не пловец и попытался вытащить его с помощью шеста с гарпуном на конце, который там висел…
— Вы использовали этот шест, чтобы держать его под водой.
— Это странное обвинение. Почему вы так говорите?
— Фрэнсис дал мне полное описание того, что произошло той ночью. Тогда я ему не поверила. Я решила, что он делает это из ревности. Но сейчас я этому верю. Он видел, как вы толкнули Роя и держали его под водой при помощи шеста.
— Почему он не вмешался, если он там был? — спросил Таппинджер. Почему он не сообщил об этом в полицию?
— Я не знаю. — Она смотрела мимо меня на заходящее солнце. — Многие вещи я не понимаю до сих пор.
— Вы говорили об этом со своей матерью в понедельник вечером?
— Кое о чем. Я напрямую спросила ее, правда ли, что Тапс утопил отца в бассейне. Мне, думаю, не следовало бы этого делать. Это потрясло ее.
— Я знаю, что это так. Я говорил с ней, когда вы ушли. После этого она звонила Таппинджеру по телефону. Это был ее последний разговор. Таппинджер приехал сюда и застрелил ее.
Он проговорил неубедительным тоном:
— Я не убивал миссис Фэблон.
— Вы это сделали, Тапс. — Голос звучал мрачно. — Вы убили ее и на следующий день приезжали в Бретвуд и убили Фрэнсиса.
— Но у меня не было причины убивать кого-либо из них. — В отрицании звучала нота вопроса.
— У вас была масса причин.
— Что за причины? — спросил я обоих.
Они обернулись и посмотрели друг на друга, будто у каждого из них был ответ, и не один. Меня поразило любопытное сходство между ними, несмотря на разницу в поле и возрасте. Они были почти одинакового роста и телосложения, и черты лица отличались правильностью форм. Они могли сойти за брата и сестру. Мне хотелось бы, чтобы так и было.
— Какой смысл в убийстве Мартеля? — спросил я.
Они продолжали смотреть друг на друга, будто каждый из них видел другого во сне и этот сон надо разгадать.
— Вы ревновали к Фрэнсису, не так ли? — сказала наконец Джинни.
— Это бессмыслица, глупость.
— Тогда вы сами глупец, потому что вы первый заикнулись об этом. Вы хотели, чтобы я прикрыла все дело.
Я спросил:
— Какое это «все дело»?
Они оба замолчали. Они смотрели на меня с выражением глубоко осознанного стыда, как дети, застигнутые врасплох за нехорошим занятием. Я сказал:
— Вы собирались убить его и завладеть его деньгами, ведь так? Но в конечно итоге мошенник всегда бывает обманут сам. Вы были так полны собственными мечтами, что поверили в его россказни. Вы не знали или не придавали значения, что его деньги были получены от укрывателей подоходных налогов.
— Это неправда, — сказала Джинни. — Фрэнсис на прошлой неделе рассказал мне все о своей жизни. Это правда, что он начал как бедный парнишка в Панаме. Но он был прямым потомком Фрэнсиса Дрейка по линии матери, и у него была пергаментная карта, которая передавалась в семье и на которой было обозначено место, где Дрейк зарыл свои сокровища. Фрэнсис нашел сокровища, стоимостью свыше миллиона долларов в перуанском золоте, на панамском берегу около Номбре де Дио.
Я не спорил с ней. Больше не имело значения, во что она верила или говорила, что верит.
— И это неправда, — продолжала она, — что мы собирались убить его или кого-нибудь. У меня были планы жениться на Питере. Я должна была развестись с ним и получить возмещение, чтобы Тапс и я могли бы уехать…
Он замотал головой. Его волосы рассыпались, как у женщины.
— Отправляйся учиться в Европу, — сказал я.
— Да. Тапс думал, что если он вернется обратно во Францию, то сможет написать свою книгу. Он писал ее в течение ряда лет. Я тоже была в отчаянии. Становилось противно заниматься любовью наспех на заднем сиденье машины, или в его офисе, или в общественных мотелях. Иногда мне казалось, что каждый в колледже, каждый в городе знает о нас. Но никто никогда не сказал нам ни слова.
— Ты не должна рассказывать ему все это, — сказал Таппинджер. — Не признавайся ни в чем.
Она вздрогнула:
— Какое значение это имеет сейчас?
— Первоначально вы хотели выйти замуж за Питера и затем развестись с ним. Это верно? — спросил я.
— Да, но мне не по нутру был этот план. Я согласилась лишь потому, что мы отчаянно нуждались в деньгах. Мне всегда нравился Питер. Когда сюда прибыл Фрэнсис и предложил мне выйти за него замуж, я переменила свои планы. Я ничего не была должна Фрэнсису.
— Он привлекал вас, — слова, казалось, с трудом выходили из рта Таппинджера, будто чревовещатель использовал его в качестве марионетки.
— Я сказала, что вы ревновали к нему.
Он брызнул слюной:
— Ревновал? Как я мог ревновать? Я никогда не видел человека до тех пор, пока… — Он захлопнул рот.
— Пока не застрелили его, — сказал я.
— Я не стрелял в него. Как я мог найти его?
— Я дала адрес. Мне этого не следовало бы делать. Фрэнсис сказал мне после того, как вы стреляли в него, что это были вы. Он сказал, что это был тот же человек, который убил Роя.