Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги
Шрифт:
Он пожал плечами, выразив таким образом свое удовольствие по поводу комплимента.
— Я учитель и не хочу быть никем другим.
После паузы, вызванной ворвавшимся шумом от толпы студентов вокруг нас, он продолжил:
— Я сожалел, когда узнал, что Педро ушел из колледжа. Он был почти самым интересным студентом, какого я когда-либо имел здесь, в Иллинойсе. Я преподавал только в двух местах.
— Ваш друг Таппинджер говорит, что иммиграция охотилась за ним.
— Да, Педро попал в страну нелегально. Он должен был покинуть Лонг-Бич и затем это место, на один прыжок опередив людей из иммиграции. По сути дела, я намекнул ему, что они сделали о нем запрос. И не стыжусь этого, — сказал он с улыбкой.
— Я не предам вас, доктор Бош.
Его улыбка стала несколько кривой и оборонительной.
— Боюсь, я не имею докторской степени. Я потерпел неудачу у тех, кто этим командует в Иллинойсе. Можно было бы попытаться снова, на нет уже в этом большого смысла.
— Почему же?
— Тапс тогда уже ушел. Я был одним из его главных протеже. И я унаследовал какую-то долю его невезения. То, что с ним случилось, не придавало мне, конечно, бодрости. Я подумал, что, если такое может случиться с одним из наиболее перспективных ученых в нашей области, может случиться с кем угодно.
— А что случилось с ним в Иллинойсе?
Бош замолчал. Я подождал, а затем решил подступиться с другого конца:
— Он все еще ведущая фигура в вашей области?
— Был бы, если бы подвернулся подходящий случай. Но у него нет времени для своей работы, и это сводит его с ума. Когда выделяют ассигнования, они его обходят. Он не получает продвижения даже в таком невзрачном колледже, как Монтевиста.
— Почему?
— Им не нравится, как он причесывает свои волосы, полагаю.
— Или как причесывает их его жена?
— Думаю, она тоже имеет к этому отношение. Но откровенно, я не люблю пересказывать факультетские сплетни. Предполагалось, что мы будем говорить о Педро Доминго, по другому — Сервантесе. Если у вас есть еще вопросы, пожалуйста, я готов рассказать все, что знаю. Иначе…
— Откуда у него это имя — Сервантес?
— Я думал об этом в ту ночь, когда он уехал. Он всегда мне казался донкихотским типом.
Я подумал, но не сказал, что слово это больше подходит к самому Бошу:
— И вы послали его к Таппинджеру?
— Нет, я, возможно, упомянул о нем когда-то, но Педро отправился в Монтевисту из-за девушки. Она была новичком, по-видимому, очень способная к языкам.
— Кто это сказал?
— Сам Тапс сказал, и, по правде, я сам разговаривал с ней. Он привез ее с собой на наш весенний фестиваль искусств. Мы ставили пьесу Сартра «Нет выхода», а она никогда до этого не видела ни одной постановки на французском языке на современную тему. Педро находился там, он влюбился в нее с первого взгляда.
— Откуда вы знаете?
— Он мне сказал. Нет это было иначе, он показал мне некоторые сонеты, которые написал о ней и ее идеальной красоте. Она была очень хороша, одна из ярких блондинок, и очень молода, не больше шестнадцати или семнадцати.
— Она уже не такая молоденькая и не такая невинная, но еще очень красивая.
Он уронил вилку с шумом, который слился с гулом от разговоров в зале.
— Вы утверждаете, что знаете ее?
— Она вдова Педро. Они поженились в прошлую субботу.
— Ничего не понимаю.
— Если бы я сказал вам об этом, вы бы больше переживали. Он решил жениться на ней семь лет назад — возможно, в тот вечер, когда смотрел пьесу. Вы не знаете, предпринимал ли он что-нибудь тогда или впоследствии?
Бош подумал над вопросом.
— Уверен, что нет. Уверен с моральной точки зрения. Это была одна из тех тайных страстей, которые носят в себе латиноамериканцы.
— Подобно Данте и Беатриче?
Он с некоторым удивлением посмотрел на меня:
— Вы читали Данте?
— Я попотел над ним. Но должен признать, я процитировал другой источник. Она сказала, что Педро следил за девушкой такими глазами, как Данте смотрел на Беатриче.
— Кто на свете мог это сказать?
— Бесс Таппинджер. Вы знаете ее?
— Естественно, я ее знаю. Можно сказать, она авторитет в отношении Данте и Беатриче.
— В самом деле?
— Я не считаю, что это серьезно, мистер Арчер. Но Бесс и Тапс играли в свое время вполне сравнимые роли: интеллектуал и идеальная девушка. У них были очень нежные платонические отношения, прежде чем реальная жизнь взяла над ними верх.
— Не могли бы вы сказать немного проще? Меня интересует женщина.
— Бесс?
— Оба Таппинджера. Что вы имели в виду, когда сказали, что реальная жизнь взяла над ними верх?
Он изучал мое лицо, чтобы понять мои намерения.
— Не будет вреда, если я вам скажу. Практически каждый в Ассоциации Современных Языков знает эту историю. Бесс была второкурсницей, изучавшей французский в Иллинойсе, а Тапс — подающим надежды молодым ученым на факультете. Они оба довольствовались этими платоническими отношениями. Они были как Адам и Ева до своего падения. Это может казаться романтическим преувеличением, но все было так. Я был при этом.
Затем реальная жизнь просунула свою отвратительную голову, как я сказал. Бесс забеременела. Тапс, конечно, женился на ней, но тут началась запутанная история. В те дни иллинойское заведение было пропитано пуританским духом. Что хуже, помощник декана женского отделения обрушилась на самого Тапса и буквально устроила на него охоту. То же делали и родители Бесс. Это была парочка буржуазного воспитания из Оук-Парка. Итогом всего этого было то, что администрация уволила его за аморальное поведение и отправила в ссылку, — преподавать в Монтевисте.