Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги
Шрифт:
Она провела меня в небольшую комнату в передней части дома, подальше от бассейна, и отодвинула шторы. Она стояла у окна, и один ее вид дополнял раскинувшуюся за окном картину. Паруса на море выглядели нарядно и отрешенно, как белые петухи на салфетках, разложенных на голубой выцветшей скатерти.
— Вы видели, что я теперь имею на руках? — спросила она, вытянув руки. — Совершенно больной старик. Он не может ходить, не может говорить, он не может даже написать свое имя. Он не может мне сказать, где все находится. Он не может защитить меня.
— От кого вам нужна защита?
— Лео всю жизнь наживал себе врагов. Если бы они знали, что он беспомощен, то за его жизнь ничего нельзя дать. — Она щелкнула пальцами. За мою также. Тогда почему мы прячемся здесь, в камышах?
«Для нее, — подумал я, — зарослями является любое место, не находящееся на линии Чикаго-Вегас-Голливуд».
— Представляет угрозу партнер Лео — Дэвис?
— Он главная опасность. Если Лео умрет или будет выбит, Дэвис первый от этого выиграет.
— Клуб «Скорпион»?
— На бумаге он уже его владелец: комиссия по налогам заставила Лео отказаться от него. И у него есть претензии к Лео.
— Я говорил с Дэвисом вчера. Он предложил мне деньги, чтобы я сказал, где Лео.
— Вот почему вы здесь?
— Я никогда не делаю поспешных выводов. Я отказался.
— В самом деле?
— Да. Какие претензии к Лео?
Она качнула головой. Ее волосы рассыпались рыжим огнем в солнечном свете. Странно, но они мне напомнили сборщиков апельсинов, их костер около железнодорожного полотна. Странная вынужденная близость той ночи все еще не исключала возможности близости между мной и Китти.
— Этого я не могу сказать.
— Тогда я скажу. Служба внутренних налогов гоняется за Лео из-за денег, которые он присвоил со всей выручки. Если они не смогут найти его и деньги, даже если и смогут, они пришлют все Дэвису. На худой конец, он потеряет свою лицензию на дело из-за сокрытия доходов. На самый худой конец, ему грозит федеральная тюрьма до конца жизни.
— Он не один.
— Если вы имеете в виду Лео, то смотрите, остаток его жизни ничего не стоит.
— А что с остатком моей жизни? — Она погладила свою прикрытую ангорской шерстью грудь. — Мне еще нет тридцати. Я не хочу попасть в тюрьму.
— Тогда вступите в сделку.
— И выдать Лео? Я этого не сделаю.
— Они ничего ему не сделают, увидев его в таком состоянии.
— Они запрут его, и он не будет лечиться. Он никогда не научится вновь говорить или писать, или… — Она остановилась на полуслове.
— И не сможет сказать вам, где находятся деньги, — досказал я фразу.
Она заколебалась.
— Какие деньги? Вы сказали, что деньги ушли.
— Сотня тысяч — да. Но по моим сведениям, Лео снял со счетов миллионы. Где они?
— Мне самой хотелось бы знать, мистер. — Сквозь маску, надетую на ее лицо, я видел, какие сложные расчеты происходят за ней. — Как вы сказали ваше имя?
— Арчер. Лео знает, где деньги?
— Думаю, да. У него кое-что из мозгов осталось. Но трудно сказать, насколько он все понимает. Он всегда изображает, что понимает все, что говорю. Однажды, я испытала его, шутки ради, на тарабарщину. Он улыбался и кивал головой, как всегда.
— Что вы говорили?
— Я не хотела бы это повторять. Это был набор грязных слов о том, что я сделала бы ему, если бы он научился говорить или хотя бы писать. — Она медленно сложила руки на груди. — Меня бесит, когда я подумаю, через что я прошла в надежде обрести мир и какую-то безопасность. Избиения, оскорбления и многое другое. Не думайте, что у меня не было других возможностей. Но я привязалась к Лео. Привязалась — это именно то слово, которое определяет мое отношение к нему. Теперь я связана с калекой, и это стоит нам две тысячи в месяц, чтобы прожить. Шесть тысяч только за доктора и терапевтическую помощь — и я не знаю, где взять деньги на следующий месяц. — Ее голос зазвучал громче. — Я была бы миллионершей, если бы имела свои права.
— А может быть, и ничего бы не имели.
Она склонила голову.
— Я заработала эти деньги. Я намолачивала их как кофе каждый год. Не говорите мне, что я не имею права на них. Я имею право на приличное существование.
— Кто вам это сказал?
— Никто и не должен говорить мне. Женщина с моей внешностью может выбирать.
Это был детский разговор. Она себя накручивала, и я начал понимать ее фантазии, которые привязали ее к Спилмену и держали ее при нем, когда она была отгорожена от всего его усилиями.
— Вы говорите, что можете выбирать. Почему тогда не займетесь какой-нибудь деятельностью. У вас большая сила воли и самолюбие.
Ее все еще заносило.
— Как вы смеете, я не проститутка!
— Я не имею в виду этот род деятельности. Найдите работу.
— Я никогда не буду работать ради существования. Благодарю вас.
— Пришло время начать. Если вы продолжаете мечтать о тех исчезнувших миллионах, вы мечтаете о несбыточном.
— Не смейте мне угрожать.
— Я вам не угрожаю. Это все ваши мечты. Если вы не хотите пальцем пошевелить, чтобы помочь себе, вернитесь к Гарри.
— Этому ничтожеству? Он не мог даже расплатиться с больницей.
— Он отдал все, что имел.
Она молчала. Ее лицо было похоже на цветную картинку, пытающуюся с трудом и болью вновь ожить. Жизнь засветилась в ее глазах. Слезы проложили дорожки на ее щеках. Я стоял около нее и пытался ее успокоить. Она положила голову мне на плечо, и я почувствовал, что дрожь ее тела стала слабее, и она наконец успокоилась.