Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги
Шрифт:
— Удивительно, что вы приехали вовремя. Дорога загружена. Я занял место у окна.
Он провел меня к восточной стороне гудящего зала. Из окна открывался вид в сторону Пасадена и гор.
— Вы хотели бы, чтобы я рассказал вам все, что знаю, о Педро Доминго, — произнес Бош за луковым супом.
— Да, я интересуюсь им и его родственниками. Профессор Таппинджер сказал, что его мать из кабаре, девица «Голубой Луны». Это панамский эквивалент наших девочек по вызову? Не так ли?
— Полагаю, так. — Бош запихнул свое тело в кресло и посмотрел на меня сбоку через стол. — Прежде чем мы продолжим, скажите мне, почему об убийстве Педро не было сообщения в газетах?
— Об этом сообщили. Таппинджер не сказал вам, что он пользовался другим именем?
— Может быть, и сказал, я не помню.
Мы оба вспылили, и он некоторое время молчал, пристально глядя на меня.
— Каким именем пользовался Педро Доминго? — спросил он.
— Фрэнсис Мартель.
— Это интересно, — произнес Бош, не сказав почему. — Я видел сообщение об этом. Не высказывалось ли предположение, что это гангстерская разборка?
— Такое предположение было.
— Ваши слова звучат как-то неубедительно.
— Я все больше и больше склоняюсь к этому.
Бош перестал есть. Он больше не прикасался к супу. Когда подоспел стейк, он механически разрезал его на кусочки и не стал их есть.
— Кажется, я задаю много вопросов, — сказал он. — Я интересовался Педро Доминго. У него был острый ум, беспорядочный, но определенно незаурядный. Он был очень жизнерадостным.
— Все это у него исчезло.
— Почему он пользовался фальшивым именем?
— Он украл кучу денег и не хотел быть пойманным. Он также хотел произвести впечатление на девушку, которая увлекалась французским. Он выдавал себя за французского аристократа по имени Фрэнсис Мартель. Это звучит лучше, чем Педро Доминго, особенно в Южной Калифорнии.
— К тому же это почти подлинное имя.
— Подлинное?
— Настолько же подлинное, насколько подлинны все генеалогические претензии. Дед Педро, отец ее матери, носил имя Мартель. Он, может быть, и не был аристократом, в точном смысле, но он был образованным парижанином. Он прибыл из Франции молодым инженером «Ла Компани Универсаль».
— Я не знаю французского, профессор.
— Это название компании, которое Лессепс дал своему предприятию по построению канала, — большое имя для грандиозной аферы. Она обанкротилась где-то до 1890 года, и прародитель Мартеля потерял свои деньги. Он решил остаться в Панаме. Он, как любитель, занимался орнитологией, и особенно его интересовала флора и фауна.
С течением времени он превращался все больше в местного жителя и провел свои последние годы с девушкой из одной из деревень. Педро говорил, что она происходила из первых рабов, которые боролись с Фрэнсисом Дрейком против испанцев. Он претендовал на то, что является прямым потомком Дрейка через нее, — этим и объясняется имя Фрэнсис. Но я думаю, что это была его чистейшая фантазия. Педро был весьма изобретательным фантазером.
— Это опасно, — сказал я, — тогда возникает желание соответственно и вести себя.
— Полагаю, что так. Во всяком случае, эта деревенская девушка была бабушкой Педро по материнской линии. Его мать и он взяли от нее имя Доминго.
— Кто был отцом Педро?
— Он не знает. Мне кажется, и мать его не знает. Она вела беспорядочную жизнь, это мягко говоря. Но она поддерживала традиции деда всю жизнь.
В Панаме существуют устоявшиеся определенные французские традиции. Мать Педро научила его французскому одновременно с испанским. Они вместе читали дедовы книги. Старик был достаточно образованным — в его библиотеке имелись книги начиная от Ла Фонтена и Декарта до Бодлера. Педро получил вполне приличное образование во французском. Можете понять, почему он так увлекся языком. Он был трущобным мальчишкой, с индейской и рабской кровью в своих венах, так же как и французской. Эта тяга к французскому была его единственным отличием и единственной надеждой на отличие.
— Как вам удалось все это узнать, профессор?
— Я занимался с парнем и наблюдал его. Он подавал надежды, возможно очень большие, и страстно хотел говорить с кем-нибудь, кто знает Францию. Я провел там год по университетскому обмену, — добавил Бош мимоходом. Кроме того, на своих повышенных курсах по французской композиции я использовал одно пособие, которое по случаю заимствовал у Таппинджера. Студенты должны были писать сочинение на французском, где бы они объясняли, почему они изучают язык. Педро выступил с потрясающим рассказом о своем деде и о величии — величии Франции. Я поставил ему «А» с плюсом за это, мою первую за многие годы преподавания в колледже. Это источник большей части того, что я вам рассказываю.
— Я не знаю французского, но, безусловно, хотел бы посмотреть это сочинение.
— Я отдал его обратно Педро. Он сказал, что пошлет его домой матери.
— Вы знаете ее имя?
— Секундина Доминго. Она, должно быть, была второй дочерью у матери.
— Если судить по ее второму имени, она никогда не была замужем.
— Очевидно, нет. Но мужчины были в ее жизни. Однажды вечером я угостил Педро слишком большой порцией вина, и он рассказал об американских моряках, которых она приводила домой. Это было во время войны, когда мальчик был очень мал. У него и матери имелась всего одна комната и одна кровать в комнате. Он должен был ждать на улице, когда у нее находились клиенты. Иногда ему приходилось ждать всю ночь.
Он был предан своей матери, и я думаю, эти обстоятельства повлияли на его психику. В ту ночь, о которой я говорю, когда он выпил лишнего по моей вине, он пустился в дикие разглагольствования о своей стране, ставшей затоптанным перекрестком мира, и что сам он порождение и суть этой грязи: белых, индейцев, негров. Он, похоже, считал себя живым олицетворением Черного Христа с Номбре де Диос, знаменитой панамской религиозной скульптуры.
— У него были наклонности к пророчеству?
— Если и были, я об этом не знал. Я не психиатр. Я действительно думаю, что Педро — несостоявшийся поэт, символ идеализированной души, который унаследовал слишком много проблем. Я признаю, у него были некоторые странные идеи, но даже они не были лишены смысла. Панама для него была больше, чем страна, больше, чем географическая связь между Северной и Южной Америками. Он думал, что она представляет собой базовую связь между душой и телом, головой и сердцем, и что североамериканцы разрушили эту связь. — Он добавил: — И теперь мы убили его.
— Мы?
— Мы, североамериканцы.
Он поковыривал кусочки мяса, лежавшие на его тарелке. Я посмотрел на горы. Над ними пролетал реактивный самолет, и в небе осталась белая полоса.
Я уже имел представление об Аллане Боше, и он мне нравился. Он отличался от людей старого типа, как Таппинджер, который был так занят собой и своей работой, что превратился в социального эксцентрика. Бош казался искренне озабоченным, когда говорил о своих студентах. Я сказал что-то по этому случаю.