Омытые кровью

Зверев Сергей

– Ну я Большаков, – буркнул я, прикидывая варианты.

Незнакомец вытянулся по струнке:

– Штатный дежурный Богородцев. С окротдела мы. Начальство приказало вас встретить и проводить.

Я ощутил, что краснею и скоро будут походить на рака после выварки. Люди добрые, посмотрите на меня, пугливого дурака! Это ж надо такое себе напридумывать. Понятно, что из области оттелеграфировали, каким поездом едет новый уполномоченный. Вот с окружного отдела и послали встретить.

Теперь я более миролюбиво осмотрел присланного за мной сотрудника. Рубаха-косоворотка, заправленные в сапоги серые брюки – и все равно сие партикулярное платье смотрелось

на нем военной формой. Стоял он навытяжку, чувствовалась еще старорежимная солдатская школа, которую не вытравишь. И вместе с тем в глубине его глаз горела легкая насмешка по отношению к молодому, да раннему, который командовать будет. Но старый служака, не достигший чинов и званий, судя по всему, привык подчиняться молодым да ранним. Такова жизнь. И в такой системе отношений он чувствовал себя вполне комфортно, хотя сейчас уже времена давно другие, тянуться не обязательно, все вроде как равны.

– Александр, – протянул я руку.

И был вознагражден крепким рукопожатием.

– А мы Андрей Данилович будем. Давайте вещички, – сказал чекист.

Он подхватил здоровенный баул, куда поместились выходной костюм, военная форма. Я не привык, чтобы мои вещи кто-то таскал вместо меня, но отказываться не стал. Одному тяжеловато было бы, а так только подхватил две стопки книг.

Богородцев двигался легко, несмотря на свое массивное телосложение. Ловко спрыгнул со ступенек вагона на перрон вокзала.

Я последовал за ним. И чертыхнулся. Тоже мне, спортсмен-атлет. Приземлился на перрон неудачно, едва не навернувшись. И тут еще вдобавок в бок меня пребольно толкнули.

Выронив стопку книг, я отскочил. И увидел перед собой престранную личность. Невольно отступил на шаг, едва не навернувшись. Напрягся.

Передо мной стоял невысокий, жилистый, худой мужичонка. Его длинная красная рубаха была перепоясана бечевкой, жидкая бороденка топорщилась. В руках он сжимал деревянный ящик – судя по всему, подвизался перетащить груз. Лицо его было перекошенное, а глаза какие-то безумные. И смотрел на меня он не со злостью и недовольством, а с видимым испугом. Под моим вопросительным взглядом он сжался, будто хотел провалиться сквозь землю. Губы его дрогнули, и из глаз неожиданно потекли слезы.

– О, Гордей, – воскликнул Богородцев. – Экий ты неловкий… Ну чего испугался? Это не военный. Это наш товарищ. ОГПУ. Надежа и опора советской власти. Понял?

Мужичонка закивал, уставился в землю и, не глядя больше на меня, засеменил вперед, легко таща перед собой ящик, кажется, довольно тяжелый. Приглядевшись к нему, я понял, что скорее это не мужичонка, а парень, и лет ему не так много, едва за двадцать. Просто гримаса на лице сильно старит.

– И кто это такой? – недоуменно поинтересовался я.

– Да наш местный юродивый. На вокзале трется, кому что поднести, чем помочь.

– А что я ему сделал плохого?

– Это он на военную форму ярится, – пояснил мой проводник. – Во время гражданской беляки его сильно обидели. Вот теперь и шарахается испуганно от всех френчей, шинелей и гимнастерок.

Пока было прохладно, но вскоре летнее солнце нагреет этот город, примется изнурять трудовой люд. Ну и ладно. Жара лучше, чем холод.

На покрытой брусчаткой круглой привокзальной площади толпился встречающий и прибывающий народ. Метались мальчишки, предлагая газеты, разную бытовую мелочь и папиросы. Выстроились в ряд извозчики и деревенские телеги. Ажиотаж был понятен. В этот медвежий угол пассажирские поезда приходят раз в два-три дня. Но железнодорожники не скучают. Из Углеградска уходят состав за составом, груженные углем. Конечно, до Донбасса и Кузбасса нынешние копи не дотягивали, и лучшие времена их были в прошлом, но все же в угольных запасах страны местное стратегическое сырье занимало достойное место.

К моему удовольствию, Богородцев направился не к извозчикам и телегам, а к длинному красному автомобилю с открытым верхом, на его радиаторе сияла синей эмалью пластинка с надписью Fiat. Сопровождающий обустроил аккуратно на заднем сиденье мои вещи и жестом пригласил меня в машину:

– Домчим с ветерком.

Богато живут. Давно меня в лимузине не катали. Хотя и очень старом, похоже, дореволюционном.

Богородцев подтвердил догадку:

– Раньше тут буржуи кучеряво жили. Сплошь французские да немецкие концессии были. Много чего от них осталось. В том числе моя пони.

Он ласково погладил рулевое колесо и со всей дури нажал на клаксон, так что лошадь рядом фыркнула и отпрянула.

А машина достаточно резво, хоть и с каким-то мистическим скрежетом, рванула вперед. И я ощутил истинное удовольствие. Все же в роскоши есть своя порочная притягательность. Мне казалось, что весь город, да что город – вся страна сейчас смотрит на меня, мчащегося в лимузине, и люди протягивают что-то уважительное: «О, это парень не промах, если его катают на таком авто».

Окротдел ОГПУ располагался в двухэтажном каменном здании с колоннами и античным портиком. Второй этаж занимал уголовный розыск, а первый – мы.

У входа рядом с лестницей стоял стол, за которым бдил боец в белой милицейской форме. Нас он пропустил без звука.

Потолки были высоченные. Лепнина, широкие коридоры, просторные помещения. Лестница металлическая, вычурная, с орнаментом. Как я понял, этот дом – остатки былой роскоши. Скорее всего, тут раньше жила семья купца первый гильдии или французский денежный мешок, который делал свои капиталы в России-матушке, привычно ненавидя и презирая ее.

Мы бросили мои пожитки в комнатенке в углу за лестницей.

– Начальство ждут, – с трепетом проговорил Богородцев.

Он проводил меня в самый конец широкого коридора со стоящими по обе стороны стульями. Постучался в дверь. Осторожно отворил ее и проинформировал:

– Прибыли!

Кабинет был просторный, с изразцовой печью, массивным сейфом на ножках и старинной мебелью. Хозяин этих апартаментов сидел за расшатанным письменным столом. Серый потертый пиджак теснился на его широких плечах. В падающем сбоку из узкого окошка свете сияла гладкая лысина. Он яростно черкал какую-то бумагу. Оторвавшись от своего занятия, откинулся на спинку заскрипевшего стула и поглядел на меня. И я даже отшатнулся. Начальник окружного отдела ОГПУ был весь в шрамах. Они рассекали его широкий лоб, квадратное лицо, жилистые руки. Застарелые шрамы, глубокие. Эх, это через какую же картофелечистку его пропустили?

– Товарищ начальник отдела. Прибыл для представления на должность! – Я положил перед ним на стол красную книжицу.

«УДОСТОВЕРЕНИЕ № 19477. Дано Большакову Александру Сергеевичу в том, что он состоит на службе в Углеградском окр. отделе ОГПУ в должности уполномоченного. Согласно п.6 Положения об ОГПУ сотрудники в своих правах и обязанностях, а также во всех других отношениях приравниваются к лицам, состоящим на военной службе с распространением всех льгот и преимуществ, установленных для РККА. Сотрудникам органов ОГПУ присваивается право ношения и хранения всякого оружия».