Он придет
Шрифт:
– Понимаю, что вы имеете в виду. – Я кивнул, совершенно не понимая, что она имела в виду, но надеясь, что она мне объяснит. Люди обычно так и поступают, когда вы не проявляете особого любопытства к сказанному.
– Я в том смысле, что она совсем без царя в голове, ужасно рассеянная – мать то есть. Как сюда ни придет, так вечно что-нибудь забудет или потеряет. Раз вот сумочку. В другой раз ключи в машине захлопнула. Совершенно несобранная.
Я сочувственно хмыкнул.
– Правда, в жизни ей порядком досталось: с детства на ферме горбатилась, а потом вышла за парня, который попал в тюрь…
– Сэнди.
Мы разом обернулись и увидели невысокую пожилую даму, стоящую в дверях со сложенными на груди руками. Короткая седая прическа облегала ее голову как шлем. С шеи свисали очки на цепочке. Она тоже была во всем белом, на ней это действительно выглядело как униформа. Согласно бейджику звали ее Эдна.
Я сразу ее узнал. Правая рука доктора. Она наверняка работала у него еще с тех самых пор, как он вывесил на дверях кабинета табличку со своим собственным именем, и получала те же деньги, с которых начинала. Но не важно, она не за барышом гналась. Втайне она была влюблена в Великого Человека. Я мог поставить все на свете, что она зовет его «Доктор». Без фамилии. Просто «Доктор» с большой буквы. Как будто он один такой на всем белом свете.
– Там надо карточки заполнить, – сказала она.
– Хорошо, Эдна. – Сэнди повернулась ко мне, кинула на меня заговорщицкий взгляд – типа ну и зануда эта старая ведьма! – и покачивающейся походкой манекенщицы выплыла в коридор.
– Вам чем-нибудь помочь? – спросила Эдна, по-прежнему скрестив руки на груди.
– Нет, спасибо.
– Ну хорошо, доктор сейчас придет.
– Благодарю вас.
С подобной убийственной вежливостью, наверное, в старину обращались друг к другу дуэлянты, подступая к барьеру со взведенными пистолетами в руках.
Ее взгляд давал мне понять, что моего присутствия здесь она решительно не одобряет. Вне всякого сомнения, все, что способно нарушить заведенный распорядок Доктора, рассматривалось как посягательство на Высшие Сферы. Но в конце концов Эдна все-таки убралась, оставив меня в кабинете одного.
Воспользовавшись случаем, я огляделся. Порядком обшарпанный письменный стол красного дерева усыпали горы медицинских карточек, журналов, справочников, писем и пробных образцов лекарств, среди которых пристроилась стеклянная банка, доверху наполненная канцелярскими скрепками. Кресло за столом и то, в котором я устроился, некогда были классными вещицами – глянцевая кожа, – но оба давно состарились и потрескались.
Две стены сплошь покрыты дипломами, многие из которых висели вкривь и вкось и без всякой видимой системы. Кабинет выглядел как после небольшого землетрясения – ничего не разбито и не поломано, просто все малость перемешалось.
Я вполглаза проглядел дипломы. За долгие годы Лайонел У. Тоул собрал впечатляющий иконостас. Ученые степени, сертификаты интернатуры и ординатуры, ореховая именная дощечка с молотком – напоминание о председательстве в какой-то медицинской комиссии, удостоверения в почетном членстве тут-то и там-то, сертификат о медицинской специализации, благодарственный адрес за общественную работу на госпитальном судне «Надежда», диплом консультанта подкомитета сената Калифорнии по детскому социальному обеспечению… И так далее, и тому подобное.
Другая стена была увешана фотографиями, в основном с самим Тоулом. Тоул в рыболовных доспехах, по колено в какой-то речке, держит на весу связку форелей. Тоул с марлином размером с «Бьюик». Тоул с мэром и каким-то коренастым коротышкой с огромными глазами навыкате, как у Петера Лорре [16] , – смеются, пожимают друг другу руки…
Среди всех этих образцов самолюбования выделялось разве что только одно исключение. В самом центре стены висела цветная фотография женщины с маленьким ребенком на руках. Краски основательно поблекли, и судя по стилю одежды на персонажах, сделали ее лет тридцать назад. Судя по всему, фотку увеличили с обычного любительского снимка. Оттенки были размытые, почти пастельные.
16
Петер Лорре (1904–1964) – австрийский и американский актер с характерной «лягушачьей» внешностью.
Женщина – молодая, красивая, с чистым и свежим лицом, с россыпью веснушек на носу, темными глазами и средней длины каштановыми волосами, вьющимися от природы. В тонком, почти просвечивающем гипюровом платье в мелкую вышитую крапинку, с короткими рукавами, открывающими тонкие, изящные руки. Эти руки охватывают ребенка – мальчика, на вид годика на два, если даже не меньше. Ребенок тоже просто чудо – розовощекий, светловолосый, с губами сердечком и зелеными глазами. Наряженный в матросский костюмчик, он восседал в объятиях матери, улыбаясь во весь рот. Горы и озеро на заднем плане выглядели вполне натурально.
– Чудесное фото, правда? – раздался у меня из-за спины голос, который я недавно слышал по телефону.
Тоул оказался высоким, как минимум шесть футов три дюйма, и поджарым, с теми чертами лицами, которые в плохих романах принято именовать «чеканными». Такого красавца его возраста я, пожалуй, до сих пор не встречал. Очень благородное лицо – волевой подбородок, рассеченный пополам безупречной впадинкой-трещиной, нос римского сенатора и блестящие глаза цвета ясного неба. Густые снежно-белые волосы, разделенные косым пробором в стиле Карла Сэндберга [17] , небрежно спадают на лоб. Брови – будто белые облачка.
17
Карл Август Сэндберг (1878–1967) – американский поэт, историк, романист и фольклорист.
Одет в короткую белую куртку поверх голубой оксфордской рубашки, бордовый галстук с неярким рисунком и темно-серые брюки в едва заметную клеточку. На ногах – черные лоферы из телячьей кожи. Все к месту, все со вкусом. Но не одежда делает человека. Он смотрелся бы патрицием и в драном свитере.
– Доктор Делавэр? Уилл Тоул.
– Алекс.
Я встал, и мы обменялись рукопожатием. Его пожатие оказалось крепким и сухим. Пальцы, которые сцепились с моими, были просто огромными, и я осознал, какая в них может таиться сила.
– Садитесь, пожалуйста.
Он занял свое место за письменным столом, откинулся на спинку и закинул ноги на стол – на годичной давности стопку «Педиатрического журнала».
Только тут я отреагировал на его вопрос:
– Да, отличный снимок. Это где-то на северо-западном побережье?
– Штат Вашингтон. Национальный парк Олимпик. Были там в отпуске в пятьдесят первом. Я тогда еще учился. Это мои жена и сын. Я потерял их через месяц. Автомобильная авария.
– Сочувствую.
– Ну да. – На лицо его наплыло какое-то отстраненное, сонное выражение, но буквально через миг он уже стряхнул наваждение и опять сосредоточился на окружающем. – Наслышан про вас, Алекс, так что очень рад познакомиться.