Она моя
Шрифт:
Раз за разом заставляет повторять ключевые фразы. Если что-то не получается запомнить, пишет на листках и требует, чтобы я читала. Как только удается воспроизвести без шпаргалки, сжигает. Регулирует все во мне, не только интонации и взгляд. Положение рук, разворот плеч, наклон головы.
Перед рассветом Гордей много курит. А я, вернувшись из душа, сижу спиной к нему по другую сторону кровати. С пола тянет, но я не шевелюсь, позволяя холоду через стопы пробираться внутрь. Рядом лежат новые вещи, Тарский принес их в пакетах из
— Не плачь, — подобравшись сзади, Таир обхватывает меня поверх плеч руками. Сжимает крепко и одновременно мягко. — И жди меня. Дома. Жди.
— Пошел ты… — всхлипывая, смахиваю ладонью слезы. — Не буду… Не буду я тебя ждать.
— Будешь. — Беззвучно плача, мотаю головой. Гордей останавливает, прижимаясь к затылку губами. — Будешь, Катенька.
В Германии у здания миграционной службы достойно уйти не получается.
— Мы точно не можем улететь вместе? По паспортам Ланге… — понимаю, что веду себя как ребенок, но остановить это не могу.
С полным отчаянием взираю на Тарского, но он на меня нет. Не отрывая ладоней от руля, смотрит прямо перед собой в лобовое стекло.
— Не можем, Катя. Это единственный вариант.
— Как ты… Тебе угрожает опасность?
— Обо мне не беспокойся.
Тишина. Напряженная пауза.
— Гордей… — сама не знаю, что хочу сказать.
Просто не могу уйти. Он это понимает. Так и не взглянув в мою сторону, жестко высекает:
— Выходи из машины, Катя.
— Посмотри на меня…
Вижу, как дергается его кадык. Сжимает челюсти. И наконец поворачивается. Обжигает.
Мое сердце подскакивает и развивает неизведанную скорость.
— Прощай, — едва нахожу силы выжать из себя.
Тарский шумно выдыхает через нос и еще плотнее стискивает зубы.
— Иди.
И я иду. Осторожно прикрываю дверь и медленно бреду к величественному зданию с развевающимся на ветру флагом. С каждым шагом осколки разбитого сердца впиваются в живые ткани и причиняют невероятную боль, но я продолжаю двигаться. Лишь поднявшись на мраморное крыльцо, у самой двери оборачиваюсь. Расстояние не позволяет увидеть выражение глаз Тарского, однако мне хватает того, что он смотрит мне вслед.
— Прощай, — беззвучно шевелю губами и вхожу в здание.
Глава 33
Месяц спустя
— Ваша ставка, Катерина Александровна? — несмотря на официальную форму, тон обращения Орловского остается снисходительным и в какой-то мере даже чванливым.
Не удивительно. Он — грозный альфа, я — глупая молоденькая девчонка. Мы на его территории. Так он видит ситуацию.
— Каре, — помещаю все свои фишки на пересечение линий в центре квадрата из четырех чисел.
Улыбаюсь, и Орловский отражает эту эмоцию, растягивая губы в ленивой ухмылке.
— А ты азартная, — выговаривает и ощупывает откровенно пошлым взглядом мое декольте.
С платьем я, безусловно, расстаралась. Предусмотрительно выставила на обозрение грудь.
— Никогда этого не скрывала, Станислав Олегович.
Возвращая взгляд к вращающейся рулетке, для видимости пригубляю шампанское.
— Да, вы весьма конкретны в своих действиях. Мне это нравится.
— Не люблю терять время.
— В этом мы с вами похожи.
— Меня это, несомненно, радует, — многозначительно смотрю на мужчину. — Если вы можете помочь отцу, то не вижу причин оттягивать решение этого вопроса, — произношу легким тоном, а у самой дрожь по коже идет.
— Смелая девушка, — смеется Орловский. — Признаться, был удивлен твоим появлением в казино, — в очередной раз липнет взглядом к моей груди.
Кроме крупье, с нами в закрытой зоне находятся лишь его амбалы и несколько человек из моей охраны. А если точнее, то отцовской, конечно. Не то чтобы они действительно были мне необходимы, просто появляться без них было бы странно.
Колесо давно остановилось, но крупье вежливо молчит, позволяя нам общаться. Краем глаза подмечаю, что моя ставка оказывается проигрышной, и незаметно выдыхаю с облегчением. Еще несколько минут и можно отправляться домой.
— А чего мне бояться? — склеив милую бесхитростную мину, отставляю бокал на стол. — Вы подписали с моим отцом брачный контракт. Меня все устраивает.
— Что же тебя так задержало в Европе?
— Загулялась.
— Твой отец утверждал, что ты невинная, — трактуя по-своему мой ответ, впивается в мое лицо жестким взглядом, впервые выдавая свою хищную натуру. — Для меня это важно.
Я продолжаю улыбаться, делая вид, что обсуждения мнимой девственности как между отцом и Орловским, так и между последним и мной, в присутствии других мужиков меня нисколько не задевает.
— Станислав Олегович, — выдыхаю с игривым возмущением. — Я, конечно же, имела в виду достопримечательности, выставки, концерты… Знаете, какие в Берлине представления устраивают?
Орловский даже не пытается разыгрывать вежливую заинтересованность. Удовлетворившись моим ответом, переходит к делу.
— В таком случае предлагаю обговорить дату и мелкие детали.
— Завтра?
Моя настойчивость мужчину веселит, и он снова смеется, покачивая головой.
— Завтра, Катенька.
И тут меня будто разряд молнии поражает. Вздрагиваю и неосознанно отшатываюсь. Грудь жжет, словно резко кипятком хлестнули.
«Дышишь, Катенька?» — прорывается другим голосом.
Звучит настолько четко, словно не из прошлого это мгновение приходит, а является нынешней реальностью.