Она моя
Шрифт:
После душа не могу заставить свое тело двигаться. Тарский ложится, выключает свет, а я все твержу, что ухожу. На деле же сижу на углу кровати, рядом с принесенными из прихожей вещами. Долго сижу, совсем как тогда, в Польше.
— Останься. На рассвете отвезу тебя, — вот теперь просит. Больше не требует. Мало душу мне порвал, гад… Молчу. Но одеваться все так же не спешу. В какой-то момент оборачиваюсь. Он смотрит так, что внутри меня какие-то крючки сердце поддевают и снова тянут его наружу.
Зажмуриваюсь и… бросаюсь к нему.
— Обнимешь меня? Крепко обними, — шепчу, забираясь к нему под одеяло. —
— Обнимаю, — тяжело выдыхает. — Обнимаю, Катенька.
Глава 40
Третий раз за неделю просыпаюсь у Тарского. В третий раз говорю себе, что в последний. И сама же себе не верю. Позавчера удалось проявить твердость характера. Осталась дома, всю ночь не спала. А встретила Таира у Рязанцева, не смогла отказаться, когда предложил подвезти. Конечно же, разозлилась, что «подвезти» оказалось не ко мне домой, а к себе. Да кого я обманываю… Сколько минут злилась?
— Что ты себе позволяешь? Зачем привел сюда?
— Можем мы хоть раз пропустить вступительную часть твоего выступления? — завелся в ответ. — Закрой рот и иди сюда, Катенька.
Скрутив мне руки, обездвиживает. Как же меня это бесит!
— Таи-и-и-р-р… Я тебя сейчас…
— Давай, — жарко выдохнул мне в губы. — А потом я тебя.
Набросились друг на друга, едва до спальни дошли. Только к ночи и успокоились. Меня одолел сильнейший голод, в последнее время такое часто бывает. Не было шансов перетерпеть, иначе возникают тошнота и слабость. Хорошо, что Тарский, заслышав, как мой желудок яростно требует пищу, среагировал незамедлительно.
— Накинь что-нибудь, — скомандовал, натягивая штаны.
— Я уже домой поеду, — попыталась возразить, хотя при одной мысли об этом внутри все еще агрессивнее сжалось и задрожало.
— Давай, не начинай, царевна. Пошли. Накормлю, а то еще грохнешься где-то по дороге в голодный обморок, — намеренно небрежно бросил мне свою футболку. Я уже знаю, что он тоже подстраивается. Вроде и настаивает, но моментами кажется, боится спугнуть. — После отвезу.
Обманул, как всегда. После горы бутербродов с чаем затянул обратно в спальню. А позже, когда в моем теле еще пульсировал каждый нерв, и люстра над головой кружилась, я себя оправдывала тем, что слишком устала, чтобы тащиться среди ночи домой.
Утром, едва заметив, что Таир открыл глаза, всеми силами пытаюсь принять отстраненный вид, будто это вовсе не я несколько часов назад бесстыдно стонала под ним и просила о продолжении.
— Куда ты так спешишь опять? Шести нет, — припечатывает к матрасу тяжелой рукой.
Секунд пять смотрю в его сонное лицо. Сердце рвется, так не хочу уходить. Если бы только существовала такая возможность, осталась бы с ним тут на всю жизнь.
— Мне пора. С тетей Людой на девять договорилась, — решительно отпихиваю его руку и, приняв сидячее положение, подбираюсь к самому краю кровати. Суматошно выворачиваю сброшенные вчера впопыхах вещи. — Домой нужно успеть заскочить, переодеться, — отчитываюсь зачем-то. — Затянула с платьем, папа ругается. Да и вообще… У меня через два дня свадьба, помнишь?
Смотрю на него через плечо. Он отвечает. Сверлим друг друга взглядами.
— Кровопийца, — произносит Тарский. А затем, схватив меня за плечи, заваливает обратно на спину. Нависает, опаляя дыханием. — Не надоело?
— Нет!
Неторопливо ведет ладонью по моей шее, так же плавно надавливает на гортань и на контрасте резко припадает к губам. Целует так, что задыхаюсь. Оттолкнуть сразу не могу. Скребу ногтями по плечам, не потому что пытаюсь ранить. Не контролирую себя. Дрожь предательская вновь атакует все тело, а Тарский ведь чувствует. Гладит по плечам, собирает чертовых мурашек.
— Ты тосковал? — ругаю себя и все равно спрашиваю, как только позволяет вдохнуть.
Он вновь действует волнующе медленно. Ласково ведет большими пальцами вдоль моих щек — вниз и снова вверх.
— Очень, — произносит, непрерывно глядя в глаза.
Я задыхаюсь.
— Поверю тебе, а потом что? — рвано тяну воздух. — Окажется, что ты снова для дела стараешься?
— Катя, — зовет по имени и замолкает. После внушительной паузы, продолжает уже спокойнее: — Послушай меня, Катя. Отца твоего обрабатывал, признаю. С этой целью и пришел в ваш дом. Но о тебе не знал до последнего. Когда понял, поздно уже было. Пришлось думать, как вытаскивать, — это так похоже на исповедь, трудно не прислушиваться. Ловлю каждое тихое слово, интонации его читаю. — Сама понимаешь теперь, как эта система работает. На полном ходу не остановишь. Если бы выдернул сразу, меня бы отстранили, а тебя передали другому агенту.
— А сейчас ты доволен? Доволен? — сдавленно вопрошаю, выдавая больше эмоций, чем хотела бы. — Мне приказано замуж за Орловского идти! Ты это понимаешь?!
— Не выйдешь ты за него, — обрубает уверенно. — Это вообще не наша стезя. Тебя проверяют.
— Опять? Сколько можно?
— Им нужно знать, готова ли ты выполнять приказы.
Мне так хочется крепко-крепко обнять его и умолять, чтобы пообещал, что не допустит этой свадьбы! Но я лежу неподвижно. Только взглядом, вероятно, выдаю себя. Потому что Тарский шумно выдыхает и сам обнимает.
— Обещаю, что вытащу тебя, — прижимается лицом к моей шее.
— Нас, — поправляю его раньше, чем удается себя остановить. Он замирает, но внимание на этом не заостряет. Телом — реагирует, а словом — никак. Чувствует, что не стоит сейчас. Я едва держусь. — Все… Отпусти, — стараюсь говорить равнодушно. Получается немного резковато. А потом, напротив, что-то внутри окончательно обрывается: — Пожалуйста… Мне правда пора ехать…
Больше Тарский меня не задерживает. Как и в прошлые разы, настаивает, что отвезет — на этом все. По дороге бережем тишину. И ухожу я тоже молча. Выскакиваю из машины, чтобы не размякнуть и вновь не выдать что-нибудь сокровенное.
Я расслабилась и потеряла бдительность. Решила, раз Тарский никаких изменений не замечает, значит, со стороны ничего и не видно. Но, едва я раздеваюсь, чтобы примерить ненавистное свадебное платье, лицо тети Люды сереет.
— Матерь божья… — уже это звучит обвинительно. Затем тон ее физиономии приобретает насыщенный пунцовый цвет, а голос и вовсе сочится ядом: — Твоя грудь! Ты же беременна!
Из ее уст это состояние равно заражению каким-то смертельно опасным вирусом. Не сразу нахожусь с достойной реакцией.