Она моя
Шрифт:
— Спасибо, у меня сразу сил прибавилось, — заявляю полусерьезным тоном. — Хотя, кажется, ты их, — киваю на смеющуюся ребятню, — и рожал за меня.
— Так и было, — хмыкает Гордей и снова крепче сжимает меня.
— Ну, правда, — восклицаю на эмоциях. — Я ничего не помню!
Муж больше ничего не говорит. Просто целует, успевая задеть языком кончик моего языка. Вроде как быстро все это происходит, буквально мимолетно, но так жадно и властно, что у меня сбивается дыхание, и пробегает по телу дрожь.
— Все, — незаметно шлепает меня по заднице. Теперь я понимаю,
Совместные трапезы у нас, как и все прочее совместное времяпровождение, проходят шумно и весело. Порой дети что-то вытворяют в самый неподходящий момент, и смех разбирает, к примеру, когда рот занят чаем. Пока я делаю попытки проглотить его, Гордей пытается оставаться серьезным. Лишь брови вздергивает и губы втягивает.
После завтрака мы выходим на задний двор и направляемся к морю. Гордей несет Алисию и сумку с предметами первой необходимости, а я — плед. Мальчишки, забегая наперед, на ходу раздеваются. Качая головой, вовсю улыбаюсь.
Расстелив плед, забираю малышку и усаживаюсь лицом к воде. А муж входит за мальчишками в море. Знаю, что плавать будут долго. Мы с Алисией успеем заскучать. Хорошо, что дочка становится старше, и ее уже можно заинтересовать играми в песке. Главное, следить, чтобы не наелась. С мальчиками таких проблем не возникало, а эта мартышка все в рот тянет — землю, песок, разных букашек, собачий корм… Нужен глаз да глаз, чтобы вовремя пресечь нелегальный прикорм.
— Салют красавицам!
Первой реакцией на русскую речь является дрожь и стремительно ускорившееся сердцебиение. Обернувшись к Федору, даже выразить своего возмущения не могу.
— Она же еще не понимает? — оправдывается он.
Вроде не понимает, но нехарактерно застыла и внимает незнакомому языку.
— Прекрати, — шепотом ругаю деверя. И не сдержавшись, поддеваю: — Десять лет прошло, но твой русский по-прежнему ужасен.
— Чудо, что я его вообще не забыл.
За смехом не замечаем, как мальчишки выходят из моря. Хорошо, что они вовремя включают эмоции и с привычным ором несутся к нам, пока Гордей делает финальный заплыв. Любуюсь размашистыми и сильными гребками, которые он совершает, стремительно отдаляясь от берега.
— Привет, дядя, — налетают на Федора мальчишки. — Ты один? А где Франек? Тетя Ола?
— Скоро подъедут, — поясняет тот. — Они заезжали с утра к бабушке, а я мотался в офис.
— Супер! Будем играть в приставку? — захлебываясь эмоциями, тараторит Куба. — Ты же позволишь, мам?
— Только недолго, — выдыхаю я, перехватывая мимоходом руку Алисии с пригоршней песка. Личико дочки тотчас обиженно морщится, и вскоре нас оглушает громкий плач.
Спасает ситуацию, как всегда, Гордей. Выйдя из воды, не успевает отдышаться. Только поздоровавшись с братом, подхватывает дочку на руки.
— Что за крики, принцесса? Ты что, голодная? Ты не голодная.
Не знаю, как много способны дети понимать в этом возрасте, но, как ни удивительно, Алисия всегда внимает, что бы Тарский ни говорил. Мне кажется, она вслушивается именно в интонации. Очевидно, что они ее успокаивают. Я так не умею. А Гордею без проколов каждый раз удается этот трюк. Дочка затихает и следит глазами-пуговками за тем, как двигаются его губы. Если он делает паузу, она трогает пальчиками его лицо и издает какие-то мягкие мурчащие звуки, будто требует продолжать.
С приездом Фединой семьи мы с мужем внезапно оказываемся наедине. Мальчишек они забирают, а Алисия, вытребовав все-таки докорм, засыпает у Тарского на руках. Такая она маленькая в сравнении с ним, попросту крошечная. Спит, причмокивая губками. Внушительный бицепс отца в объеме превосходит обхват ее животика. Уже сейчас в миниатюрных чертах Алисии угадывается поразительное сходство с Гордеем. Думаю, со временем это будет становиться лишь более очевидным.
Муж обнимает меня свободной рукой, и я охотно опираюсь на его плечо. Выворачивая голову, с улыбкой заглядываю в глаза.
— Не верится, что эта тишина реальна, — шепчу, подставляя губы. Тарский тут же прижимается ко мне ртом. — Все время кажется, что из ниоткуда выпрыгнет кто-то из детей и завопит так, что сердце лопнет.
— Пусть вопят, — отзывается муж с усмешкой. — На то и детство, чтобы всю дурь выдать.
— Да, наверное… — сегодня мне не хочется вспоминать свое. Поэтому я притихаю, вслушиваясь в умиротворяющий шум волн. — Ты счастлив? Мне порой кажется, что наш обмен не равнозначен. Я недодаю, — выдыхаю то, что действительно беспокоит.
— Ошибаешься, Катенька [17] , — тихо проговаривает Таир. — Ты очень много отдала. Отказалась от своей земли, от родного языка. Чтобы иметь возможность просто ждать меня дома, пережила то, что не каждый мужик выдержит, — такой глубиной наполняет сказанное, невозможно не проникнуться. С годами ведь все забывается. И не видится ничего подвигом. Но вот Тарский все это произносит, и воспоминания накрывают нас обоих с головой. Кружат, словно ветром подхваченные. — Я уж молчу о том, какой прорыв ты совершила, смирившись с моими погонами, — решает, вероятно, разбавить ситуацию юмором.
17
Здесь: учитывая, что герои говорят на польском, уменьшительно-ласкательное от Катерины звучит, как Кашенька.
Я громко охаю, а потом, извернувшись, осторожно обнимаю обеими руками за шею и приникаю к крепкому плечу.
— Ради тебя я все на свете выдержу, — выдыхаю с жаром. — Все на свете.
— Уснула? — изумленно шепчет вышедшая из ванной Катя. По ее же словам, не меньше двух часов «билась» над Алисией, чтобы уложить ее спать. А время ведь за полночь перевалило, когда я вернулся. В будни, к сожалению, такое случается нередко. Подхватив дочку, отправил жену в душ. — Ну, не верю… — склонившись над кроваткой, задерживает выдох. — Черт возьми! Признайся все же, каким методикам тебя обучали? — шпарит тем же шепотом, но крайне эмоционально.