Она моя
Шрифт:
Судно, на котором нам с Тарским предстоит провести не меньше двух недель, оказывается огромным контейнеровозом. Я не расспрашиваю, почему он выбрал такой путь. Понимаю, что Гордей всегда все просчитывает заранее. Значит, несмотря на новые документы, есть необходимость в том, чтобы попасть в Польшу именно через море. Догадываюсь, что мы должны сойти на берег незаметно. Оспаривать цели и эффективность их достижения больше не испытываю потребности. Просто доверяю. После всего, что было, доверяю безгранично.
Саульский провожает нас на борт, перебрасывается с капитаном парой непримечательных фраз, желает нам приятного пути и сходит обратно на берег. А мы с Тарским еще долго стоим на палубе. Смотрим на отдаляющийся причал, пока в сгущающейся темноте не гаснут последние огоньки.
Гордей был против того, чтобы я прощалась с отцом. Однако я понимала, что если не сделаю этого, буду жалеть всю оставшуюся жизнь. Ведь, скорее всего, больше никогда не увижу родину. Только вот папа со мной так и не заговорил. Просидел отведенное время молча. Лишь смотрел с укором, пока я пыталась объясниться. В глубине души осознаю, что ничего плохого не сделала. Его арест — результат его собственных решений и поступков. Помочь ему я не в силах. И все же тяжело мне далось это прощание. До последнего надеялась, что отец хоть как-нибудь отреагирует на мой отъезд. Зря. Ушла со слезами на глазах.
Если бы не Гордей, расклеилась бы совсем. Он, как обычно, поддержал и нашел нужные слова. Сейчас понимаю, несмотря на свою немногословность, Тарский всегда чувствует, что именно необходимо сделать и сказать. Чего только стоит та фраза, которую он для меня, наконец, повторил после свадьбы…
Кеды то вшыстко ше сконьчи, купимы дом над можем, вэжьмемы пса и роджимы джечи [12] .
Никогда не забуду этих слов. Важно то, что он обещал мне это, хоть я и не понимала, еще в начале наших отношений, когда ситуация была неустойчивой и страшной. Теперь я знаю, что бы ни происходило, все именно так и будет.
12
Kiedy to wszystko sie sko'nczy, kupimy dom nad morzem, we'zmiemy psa i rodzimy dzieci (польск.) — Когда это все закончится, купим дом над морем, заведем собаку и родим детей.
— Проголодалась? — спрашивает Тарский, когда спускаемся вниз.
— Немного.
— Давай отведу тебя и возьму ужин в каюту.
И я ему за это благодарна. Слишком много впечатлений получила, буду знакомиться с командой завтра. А сегодня хочется поскорее спрятаться ото всех и очутиться в крепких объятиях мужа. Он исполняет мое желание, как только заканчиваем с ужином и принимаем душ. Каюта совсем крохотная, но как же, оказывается, здорово лежать в темноте на узкой койке, прижиматься к любимому, чувствовать мягкие раскачивания моря, тихо разговаривать и ловить в иллюминаторе лунные блики.
— Люблю тебя, — шепчу какое-то время спустя, ощущая, как меня настойчиво утягивает в царство Морфея.
— Люблю тебя, — раздается в тишине сипловатый ответ Тарского.
Это лучшее, что можно услышать перед сном. Никакое «спокойной ночи» не сравнится. Что бы ни происходило за день, именно так он должен заканчиваться. Перед тем как отключиться, обещаю себе, что сберегу эту традицию на долгие-долгие годы.
Глава 45
Гданьск, Польша,
две недели спустя
Едва только вдалеке, за бурными темными водами Балтийского моря, появляется призрачный берег, подскакиваю на месте и с восторгом хлопаю в ладоши. Теплые варежки скрадывают звук, но ничто не может заглушить мой счастливый визг.
— Тихо ты, — смеется Тарский. Он, вероятно, не меньше меня устал от этого путешествия, хоть и утверждает, что его все устраивает. — Горло простудишь.
— Если я не буду кричать, расплачусь, — предупреждаю. И тут же уточняю: — От радости, конечно.
— Так, значит, тебе понравился наш медовый месяц, Катенька?
— А это был медовый месяц?
Понимаю, что специально дразнит меня, но все равно ведусь на эту уловку.
— Чем не круизный лайнер? — продолжает иронизировать Тарский.
Оглядываясь на пятиярусное нагромождение разноцветных контейнеров, скептически смеюсь.
— Я должна верить, что ты выбрал море из романтических побуждений?
— Должна.
— Ах… Тогда я сделаю вид, что верю!
— Сделаешь вид? — прищуривается Тарский. — Я две недели тебя ублажал.
— О, да!
Как бы это не звучало, именно так и было.
— К сожалению, столько времени вместе, как на этом корабле, мы вряд ли когда-либо сможем проводить, — заключает муж уже тише, серьезным тоном.
Обнимает меня за плечи и притягивает к себе. Я охотно льну и прикрываю глаза. Ветер лижет льдистым холодом щеки, а объемная куртка скрипит от движений, пока я не затихаю, пряча у Тарского под подбородком лицо.
— Знаю, — все, что отвечаю.
Ведь на судне мы практически каждую секунду проводили вместе. Даже душ стал нашим общим ритуалом. Все завтраки, обеды и ужины, время между трапезами, насыщенные вечера, долгие ночи — были переполнены нашими общими эмоциями.
— Несмотря на то, что я не могу даже приблизительно предположить, какой будет наша семейная жизнь, я готова на все, — шепчу после долгой паузы. — Провожать и терпеливо ждать дома, а если потребуется, сопровождать в любой филиал ада. Слышишь, Таир? — переведя дыхание, целую дергающийся под моими губами кадык. — Столько пережили вместе, страшнее быть уже не может.
— Не должно, да.
Не знаю, как расценивать его ответ — то ли держись, бояться нельзя, то ли и правда все самое худшее у нас позади.
— Как тебе удалось убедить Рязанцева? — решаю вильнуть в сторону менее опасной темы.
— Разработал идеальный план, — отзывается Гордей. — Гданьск — приграничная зона. Идеальное место, чтобы осесть двум агентам и тихо выполнять свою работу, — после этих слов я невольно цепенею и задерживаю дыхание. — Политического характера, безусловно. Навоевались, — уточняет муж, и я незаметно выдыхаю. Даже плечи опадают, а с груди будто груз сваливается. — Кроме того, с детьми мы не будем вызывать подозрений.