Она так долго снилась мне...
Шрифт:
— Он не такой. Я знаю это, чувствую.
— Все они были не такие!
— Этот с его мужественным лицом и детским взглядом внушает мне доверие.
— А чем было обусловлено доверие к другим? Ты ведь каждый раз была убеждена, что игра стоит свеч?
Да, каждого мужчину, с которым я встречалась, я считала в той или иной степени достойным любви. Причины эти были надуманными, порой совершенно необъективными, но они затуманивали мне видение, не позволяя
— Приди в себя, идиотка! Иди домой, чего ты ждешь? Великой любви?
— Нет, просто приятной встречи.
— Лгунья! Посмотри, как ты мчишься на это свидание под жалким предлогом, что его робость тебя обнадежила, что его мужественная физиономия сильного самца прикрыта чистотой и наивностью. Ты ждешь любви и на этот раз. Тебя что, ничему не учат разочарования?
Я почувствовала, как слезы наворачиваются мне на глаза, горло сжала ледяная рука. Я остановилась посреди улицы, решая, не повернуть ли мне в сторону дома. Я могла позвонить ему из дома, извиниться, найти уважительную причину.
Но что же сказать ему? И зачем вообще отказываться? Я что, не способна пойти на свидание, выдержать взгляд этого человека и не сдаться на его милость? Нужно ли мне всегда избегать таких ситуаций? Не таится ли в таком поведении еще большая слабость?
Я пришла в книжный магазин, опоздав на несколько минут.
Иона казался возбужденным и счастливым. Это смутило меня еще больше.
Когда мы шли рядом по улицам Парижа, я пыталась посмотреть на него с другой стороны. Мужчина как мужчина. Ну, немного странный, более искренний, но все равно мужчина. Никакой любви. Просто приятель. Даже, может, друг.
Я ухватилась за эту идею.
Просто друг. И пусть себе не воображает ничего другого.
Я сказала ему об этом. Сказала, что ничего, кроме дружбы, пусть от меня не ждет. И гнев, который я копила на себя, выплеснулся на него с такой силой, что он всерьез обиделся.
Он казался растерянным, удивленным, каким-то потерянным. Опять этот вид маленького провинившегося мальчика. Я еще больше разозлилась на себя. В конце концов, я, может, и выбрала неудачные выражения, но зато эта твердость была новой для меня. Я была сильной, решительной.
Потом его лицо вдруг стало жестким, волевым, передо мной возник сильный мужчина. Сухо и резко он предложил разойтись прямо сразу. Я пробормотала какие-то извинения, и мы пошли дальше, между нами воцарилось какое-то странное напряжение. Но с этого момента отношения вдруг приняли совершенно другой оборот. Мы были словно два незнакомца, которые вежливо и осторожно пытаются наладить контакт. Я явственно ощущала, что он раздосадован, хотя и скрывает это за хорошими манерами, вежливостью и благородством. Но я ценила эту сдержанность, она, представлялось мне, может оберечь меня от него и от себя тоже.
Мы говорили обо всем. Прежде всего, о том, чем мы занимаемся. Мало-помалу я разоткровенничалась, рассказала о своей юности, о приезде в Париж, о больнице.
Когда я говорила, его глаза ласкали мое лицо. Я не могла их не замечать, два темно-коричневых шарика, которые катались по моим губам, по лбу и щекам, заглядывали в мое сознание, пытались угадать меня за моими словами.
— Никогда мужчина на меня так не смотрел. Никогда мужчина меня так не слушал.
— Просто хочет над тобой посмеяться.
— Он такой…
— Странный?
— Беззащитный.
— Худшая из разновидностей. Только больше заставит страдать.
Тут произошло нечто необъяснимое. Пока все эти мысли терзали мой разум, в голове послышался другой голос.
Голос мадам Дютур.
«Слушайте свое сердце. Не желания, нет, но разум и сердце. И когда человек всей вашей жизни появится, если ощущения подведут вас, я буду рядом. Вы услышите мой голос. Мой голос, идущий из моего сердца, из моей памяти — там, где я у вас останусь. Я скажу вам: это он, Лиор. И вы меня услышите».
Ее слова звучали во мне, как эхо, которое билось где-то среди стен, а теперь вырвалось наружу.
И я услышала, как голос сказал:
«Это он, Лиор».
Я на секунду замолкла, встревоженная этим странным ощущением, сомневаясь, правда ли это было со мной.
Потом я опомнилась. Нашла случившемуся логическое объяснение: пока внутренние голоса бранились в моем сознании, я в рассказе дошла до момента, когда решила уйти из больницы. Это было в тот день, когда умерла мадам Дютур. Мысленная ассоциация, мнемоническое соответствие. Да, это точно. Иначе просто быть не может.
Но тут меня поразила другая мысль: мадам Дютур привела меня к Серене; Серена отправила меня в книжный магазин; в книжном я нашла одну из самых прекрасных в жизни книг и там же встретила Иону. И вот рядом с ним я слышу голос мадам Дютур.
Да ты бредишь, бедняжка. Ты готова на все, лишь бы оправдать свой интерес к этому парню.
Я хотела забыть о прошлом, о больнице, о внутренних голосах и, чтобы сменить тему, заговорила о Рафаэле Скали.
Он рассказал мне немного о жизни автора. Он говорил об этом внушительно и горячо, словно речь шла о его собственной жизни. Пока он говорил, я наблюдала за его лицом, пыталась угадать, кто он на самом деле, каковы его страхи, тревоги и мечты. Чувствительность, доброта и благородство были очевидны, но за темным пылающим взглядом явно таилась еще одна сторона натуры.
Я почувствовала, что вскоре вновь начну таять. Пора было уходить, чтобы сохранить самообладание, которым я так гордилась. Я выдумала, что договорилась на вечер с Эльзой. Я солгала, Эльза сегодня вечером собралась уйти. Но я чувствовала, что мне нужно побыть в одиночестве. Я внезапно разозлилась на себя, и, не только чтобы заглушить голос совести, но и оттого, что мне втайне хотелось этого, я предложила ему новое свидание и пригласила его на ужин. Я хотела взять дело в свои руки, показать, что уверена в себе. Я была убеждена, что сумею контролировать ситуацию.