Она того стоит
Шрифт:
Я закончил начальную школу без троек. Показал бабушке очередную грамоту за успехи в учебе, фотографии в выпускном альбоме. Она хвалила меня, но не испытывала радости. Тумба, на которой я раньше собирал конструкторы Lego, была заполнена всем медицинским: флаконы с мазью, марля, большие шприцы для промывания ран. Вечернее солнце сквозь сиреневые занавески окрашивало воздух в гранатовый цвет. Когда-то она читала мне здесь сказки Ганса Христиана Андерсена, а теперь лежала, словно заколдованная страшной неведомой силой. По ночам звала дочь. Когда к ней подходила моя мама, бабушка испуганно кричала – не узнавала ее, считая, что дочери шестнадцать лет. Бабушка престала понимать, где находится. Просила помочь ей встать, потому что опаздывает на занятия к ученикам.
Поздним вечером 13 августа 2000 года мама зашла в комнату к бабушке – та не дышала. В этой семье все женщины отмечали восьмидесятилетие. Трагический случай помешал бабушке дожить до шестидесяти шести. Скорая не стала забирать ее на вскрытие – причина смерти была ясна.
Дед и мама плакали. Я еще не успел почувствовать скорби, однако, глядя на них, тоже уронил слезу. Когда я лег в кровать, мне стало страшно, что в доме находится мертвый человек. В голове всплывали образы из мистических произведений Гоголя.
Утром мама взяла меня с собой в магазин – покупать обувь для бабушки. У нее была маленькая стопа, тридцать четвертого размера. Мама выбрала черные туфли. Дома она примерила их на бабушку – сильно болтались. Мама поехала обратно в магазин, обменяла их на кеды. Мне было не по себе, что кто-то купит обувь, которую надевали на умершего человека. Кеды же хорошо держались из-за плотной шнуровки.
Перед поездкой за сеном бабушка завила себе парик и оставила его в шкафу. Дед удивлялся, зачем ей в тот день был парик. Получилось, будто она его подготовила к своим похоронам.
Пришли женщины, чтобы обмыть усопшую.
В комнату занесли гроб. Я смотрел издалека. Двое мужчин взяли бабушку с двух сторон. Она была как негнущаяся доска. В гробу у нее изо рта полилась кровь. Я отвернулся от страха. Мой брат в это время был в детском саду. Мама уехала договариваться о возможности организовать похороны в этот же день. Деду позвонили, чтобы он забрал документы из больницы. Мне пришлось остаться в доме одному. Он плотно закрыл соседнюю комнату, чтобы мне не было страшно. Все зеркальные поверхности в доме были занавешены, включая экран телевизора.
Я сидел в полной тишине и пил растворимый кофе, крепко сжав кружку в руках. Вдруг из комнаты послышались странные звуки: то ли скрип, то ли стон. Я почувствовал напряжение по всей голове. Подошел к окну. Смотрел на дорогу, ожидая, когда там появится фигура деда. Я боялся отвернуть голову от окна. Смотрел до тех пор, пока не услышал, как он заходит в дом.
Ближе к обеду начало приходить множество людей. Были бабушкины коллеги, ее бывшие ученики и соседи. Стучались и бессовестные дармоеды, которые хотели попасть на поминальный обед. Пришла моя очередь подойти к бабушке. Мама и дед поцеловали ее в лоб, а я не смог. Она была бледной и маленькой, а гроб казался огромным. На миг я оцепенел от ужаса, потом, очнувшись, ушел на кухню. Мне было сложно все это принять. Я отказался ехать на кладбище. Искоса посмотрел, как выносят гроб. Внезапно осознал, что остался в доме совсем один. В комнате кружила оса. Я выбежал на улицу. Стоял во дворе, ожидая, когда кто-нибудь вернется. Николай и мама приехали забрать меня на поминальный обед в столовую. Около сорока человек, и все говорили о бабушке самые добрые слова. Мне стало стыдно: я знал ее больше них, но вел себя весь день так, будто она была для меня чужой. В памяти всплывало, как она подарила мне карманную книгу Ершова «Конек-Горбунок», которую я везде носил с собой; как я плавил пластилин о горячую трубу, пока она неотрывно смотрела «Гусарскую балладу» по телевизору; как она приходила после бани в завязанном тюрбаном полотенце; как они с дедом в полной темноте сидели рядом на диване в свете кинескопа.
Дед не мог больше терпеть присутствие Милки. Через день после похорон они с дядей Володей зарезали ее. Весь двор был залит кровью. Пес Малыш наконец получил голову вожделенной жертвы. Команда «Фас!», услышанная от несмышлёного мальчишки много лет назад, до сих пор не давала ему покоя. Из года в год он кидался на козу при любой возможности. Один раз чуть не лишил её глаза. Теперь же он неторопливо вылизывал ее морду, а потом стал жадно обгрызать. В течение долгового времени он зарывал рогатый череп в разных уголках огорода. Когда мы случайно его находили, Малыш моментально забирал свой трофей в другое место.
Морозилка была забита мясом старой козы. Я не смог его есть – жесткое и с отвратительным привкусом. На нервной почве у меня язык покрылся язвами. Несколько дней я пил лишь куриный бульон. Все набранные за год килограммы внезапно ушли.
Тетя Шура предложила деду приехать со мной к ней в гости, чтобы отвлечься от произошедшего. Я раньше никогда не был у нее. Они жили в обычном деревенском доме, с огородом и цветами во дворе. На открытом воздухе стоял их зеленый автомобиль «Чебурашка».
Смена обстановки всегда на пользу. Мы гуляли по деревне, смотрели видеокассеты. Тетя Шура предложила съездить всем в поселок, где дед и она провели детство. Он не хотел, ссылаясь на меня – я очень плохо переносил дорогу. Однако у меня был настрой на приключения. Мы выехали уже после обеда. Меня заметно поташнивало. Пришлось остановиться у часовни. Когда я в нее зашел, стало легче. Она наполнила меня энергией, будто все невзгоды ушли.
Место, в котором дед провел детство, было в глухом лесу и не имело названия. Его отмечали на карте как точку №**. Место, где не больше тридцати домов, скрылось от времени. А деду и его сестре казалось, будто они отсюда и не уезжали. Тетя Шура попросилась к жильцам дома, в котором они выросли. Дед не стал входить, чтобы не стеснять хозяев. Она рассказала, как там все изменилось. Мы остановились около места, где раньше была площадка для отдыха. Дед говорил – тут они играли в волейбол и смотрели кино с бабушкой под открытым небом, когда приезжал киномеханик. Ему нужно было вспомнить начало их пути, осмыслить свою историю, последняя глава которой завершилась.
Мы провели в гостях несколько дней, пока не захотели домой. Проезжая кукурузное поле, дед остановился, чтобы нарвать початков. Мы стояли, опершись на багажник, и хрустели сочными кукурузинами.
– Ты можешь сесть спереди, – предложил дед.
– Я думал, можно только с двенадцати лет, – удивленно ответил я.
– Садись, ты уже взрослый, – твердо сказал он.
С переднего сиденья открывался вид на зеленые дали, окутывавшие узкую дорогу. Край оранжевого солнца прятался за горизонт. Темно-синее небо благословляло наше возвращение дождевыми каплями. Они повисали на стеклах машины, светясь, как огни. Этот путь больше не вел к страданиям. Дед всегда говорил, что дождь – предвестник хорошего.
Глава 2. Раннее имаго
Школьные парты в комнатах детского сада остались позади. Испытывая трепет, вхожу я в трехэтажное здание настоящей школы. Раздается громкий звонок, а не колокольчик. Волны учеников наполняют широкие коридоры. В каждом кабинете – отдельный предмет со своим преподавателем. Мне нравится это движение между новыми мирами за множеством дверей. Я полон внутренней энергии и испытываю неподдельный интерес к новой обстановке. Я сразу же записался в актив школы, это значит, раз в неделю надо встречаться с несколькими педагогами для обсуждения организационных вопросов. Они явно довольны моим рвением и серьезным отношением к поставленным задачам, на самом деле несущественным. Я чувствую, как сближаюсь с людьми, которые управляют этим местом. Мне важно проявить себя в школьной иерархичной системе.