Она ушла, не попрощавшись
Шрифт:
— Марка машины «Опель», так? — задала я очередной вопрос.
— Точно, «Опель». Я еще над внуком смеялся. Будут, говорю, тебя дразнить в деревне. Батон «Жопель» себе купил. А ты, дочка, откуда названью-то знаешь? — подозрительно прищурился дед Ефим.
— Автомобилей немецких марок не так уж и много. Нетрудно было догадаться. А почему вы решили, что внука дразнить будут? — перевела я разговор.
— Так ведь деревня! Нашим зубоскалам только повод дай, — пояснил дед Ефим.
— Ну и как, сбылось предсказание? —
— Сбылось, сбылось, как не сбыться. Да только внук мой на их зубоскальство внимания не обращает. А машина у него хорошая, хоть и «Жопель».
Пока мы с дедом Ефимом болтали, дождь прекратился. Пора было двигать на поиски информации об Элеонорином брате. Выглянув в окно, я спросила деда Ефима:
— Как думаете, по земле уже ходить можно или еще плавать придется?
— Куда ж это ты собралась? — засуетился дед. — Да еще в такой обувке.
Он скептически осмотрел мои босоножки, состоящие практически из одной подошвы и парочки тонюсеньких ремешков.
— Дела, дед Ефим, я же за сто верст не просто так ехала. Да вы не переживайте, я осторожненько, по краешку.
— Погодь, дам чего.
Дед Ефим полез в сундук, вытащил оттуда хоть и старомодные, но миниатюрные резиновые сапожки и протянул их мне.
— На вот, это обуй. Это, конечно, не последний писк моды, но по нынешней грязи в самый раз будут. От жены остались. Носить-то, почитай, двадцать лет некому, а выкинуть рука не поднимается.
— Спасибо, дед Ефим, за заботу, — поблагодарила я, надела сапоги и вышла на крыльцо.
Путь мой лежал в центр Зубовки. Как и во всех деревнях, там должен был располагаться магазин. Магазин — это всегда люди. Ну а где люди, там и информация.
Прошлепав по грязи метров тридцать, я добралась до магазинчика. Войдя внутрь, оглядела прилавки. Вот поди ж ты, глухомань глухоманью, а продукты все те же, что и в городе. И «Сникерсы» на прилавке, и майонез «Кальве», и даже круассаны в пакетиках. Продавщиц в магазине оказалось две. Одна молоденькая девица, вторая — женщина в возрасте. Та, что в возрасте, толкнула девицу в бок и прошептала:
— Давай, Машка, раскрути городскую. Может, на премию накупит?
Я сделала вид, что ничего не слышала, и продолжала рассматривать товар в витрине. Молоденькая девица пододвинулась поближе ко мне и поздоровалась:
— День добрый. Продукты выбираете?
— Добрый день. Выбираю, — ответила я.
— В гости приехали? — продолжила разговор девица.
— Можно и так сказать, — начала я. — Дождь меня на дороге застал. Вот вынуждена ждать, пока дорога просохнет.
— Вы у деда Ефима остановились? Машины что-то не видно, — выглядывая в окно, заметила девица.
— Почему сразу у деда Ефима? — поинтересовалась я.
— А у него изба первая в ряду, так в дождь все городские машины к нему скатываются. Уклон там такой, — пояснила девица.
— Не
— Тогда возьмите спички, сахар и соль, — поскучнев, посоветовала продавщица и отошла ближе к подсобке, потеряв ко мне всякий интерес.
— Странный набор, — удивилась я. — Что-то вы деда Ефима не цените. Человек незнакомым людям ночлег предоставляет, а вы «спички».
— Потому что знаю деда Ефима сто лет. Он магазинные продукты на дух не переносит. На всем своем живет. Из наших товаров только сахар да соль. Ну, еще масло подсолнечное иногда берет, когда соседний маслозавод свое качает. А если вы к нему в дом с магазинной колбасой заявитесь или йогурт с собой прихватите, то ночевать вам придется в лучшем случае у деда в сарае.
— Да как же он живет без магазинов-то? — еще больше удивилась я.
— Хорошо живет, богато, — ответила продавщица в возрасте. — А вы, девушка, купите, что вам хочется, и можете прямо у нас и съесть. Дед Ефим даже не узнает.
Я покосилась на нее и попросила:
— А в пакет сложить сможете?
— Что за вопрос? Упакуем все по высшему разряду, — оживилась продавщица. — Машка, че стоишь, тащи пакет.
Машка выхватила большой черный пакет из-под прилавка и принялась укладывать туда все, что я заказывала. Когда пакет наполнился, я попросила посчитать, сколько денег я должна. Продавщица, что в возрасте, с опаской смотрела на кассовый аппарат. Тот выдал астрономическую по сельским меркам сумму в пять тысяч рублей. Я расплатилась. Продавщица протянула мне пакет, но брать его я не спешила. Задумчиво глядя на пакет, я предложила:
— Оставьте себе. Дед Ефим все равно не даст добром этим распорядиться, так чего продуктам пропадать?
Обе продавщицы, и молодая, и пожилая, уставились на меня, как на полоумную. Я равнодушно смотрела в окно. Тогда пожилая, более сообразительная, чем напарница, тихонько спросила:
— Помочь чем можем?
— Вот это деловой разговор, — перевела я взгляд на нее. — Где мы можем пообщаться так, чтобы не привлекать внимания?
— В подсобку пошли, — все тем же шепотом позвала продавщица.
Девица откинула доску, которая служила прилавком, а заодно загораживала проход в подсобное помещение. Я прошла внутрь. Продавщица в возрасте шла передо мной, показывая дорогу. Приоткрыв дверь, выкрашенную в синий цвет, она крикнула:
— Машка, от прилавка ни ногой. Если кто спросит, я домой ушла!
После этого она втолкнула меня в микроскопическое помещение, до отказа забитое какими-то коробками, протиснулась сама и захлопнула дверь. Мы оказались в кромешной темноте. Правда, ненадолго. Щелкнул выключатель. Под потолком засветилась тусклая лампочка без абажура. Подтолкнув меня ближе к стене, продавщица указала на одинокий стул, стоящий почти в самом углу.