Они написали убийство
Шрифт:
Державин вспомнил лицо Дмитрия Чернышова, тогдашнего любовника его Татьяны. Как он ненавидел его только за то, что его руки обнимают женщину, которой он хотел обладать полностью.
«Надо же, какой я был сентиментальный! — усмехнулся про себя Василий. — Из-за чего нервы тратил! Да теперь я был бы только рад, если б ее кто увел, так нет же! Вцепилась в меня, как клещами. Еще и забеременеть умудрилась, дура! Додумалась!»
Когда Татьяна заявила Василию о том, что беременна, он сразу же предложил ей развод.
— У тебя было много абортов, сделаешь еще один, — пожал он плечами. — Все равно
Но у Татьяны, оказывается, было свое мнение на этот счет. И оно шло вразрез с желаниями мужа.
— Аборт я делать не собираюсь, — оглушила она Державина своим решением. — Более того, разводиться с тобой тоже не желаю. Мне скоро тридцать лет, абортов и в самом деле было немало. Врач сказал, что это мой последний шанс родить ребенка. И я не стану рисковать. А ты мне просто необходим. Во-первых, ты в качестве вывески не самый плохой вариант. Во-вторых, я не собираюсь бросать свой бизнес. А кто будет в этом случае сидеть с ребенком, если не ты? У тебя как раз много свободного времени. Одним словом, развода я тебе не дам.
— Что значит — не дашь? — не поверил сразу Василий. — Я не хочу с тобой жить, ясно? И ты давно это знаешь. Кстати, я даже не уверен, что этот ребенок от меня. Ты же у меня не самых пуританских взглядов, верно?
— Можешь не сомневаться, от тебя, — спокойно ответила Татьяна. — Да даже если б это было не так, у тебя нет выбора. Я ведь могу вспомнить Димочку Чернышова и сделать так, чтобы и другие узнали, что ты его убил.
— Что ты несешь? — бледнея, закричал Василий и вскочил с места. — Ты же прекрасно знаешь, что это получилось случайно!
— Не знаю, не знаю, — с ехидцей произнесла Татьяна, и взгляд ее стал жестким. — Я видела только, что ты замахнулся на него бутылкой в тот момент, когда он стоял, отвернувшись к окну.
— Это был несчастный случай, я только хотел слегка его оглушить, припугнуть!
— Это ты можешь говорить кому угодно. Но вот поверят ли тебе? — Она смотрела на Василия с издевкой. — И что тогда будет с твоей карьерой? Ты же считаешь, что гениален, равных тебе в Тарасове нет? В Москву собираешься? Будет тебе Москва! Рифмоплет!
— Заткнись! — Василий, не выдержав, размахнулся и ударил Татьяну по лицу.
Она ахнула, схватившись за щеку, и упала на спинку кресла. Державин быстро вышел из квартиры.
Когда он вернулся поздно вечером, напившись в одном из баров, Татьяна уже спала. Больше она ни словом не обмолвилась об этом разговоре, не вспоминала ссору. Василий даже решил, что она все-таки сделает аборт, но однажды она как будто невзначай положила на диван пакет, набитый только что купленными детскими вещами, и он понял, что она не отказалась от своего решения.
Несколько дней он ходил мрачным. Подобный поворот событий его никак не устраивал. Василий действительно мечтал перебраться в Москву, добиться успеха на литературной ниве, сделать себе громкое имя. А тут — ребенок, пеленки… Нянькой решила его заделать? Не выйдет! Еще и шантажировать вздумала. Шантажистка хренова!
И он понял, что единственный выход — это убить возомнившую бог знает что бабу.
Будучи человеком умным, он понимал, что не стоит убирать ее своими руками, и стал осматриваться в поисках союзника. Ближайшим кандидатом оказалась Валентина. Ее и уговаривать особо не пришлось, достаточно было просто проявить к ней мужской интерес, а потом направить ее ошалевшие от неожиданного счастья мысли в нужном направлении…
В ходе разговора с Валентиной версия Ларисы подтвердилась. Ларисе удалось вызвать ее на откровенность довольно простым способом — она просто сообщила ей, что Татьяна была беременна. И эта новость подействовала на женщину, саму являющуюся матерью, столь сильно, что она, как громом пораженная, сперва застыла в онемении, а потом вдруг начала выплескивать все, что накопилось в душе, бурным потоком.
Лариса сидела и слушала зареванную женщину, которая нервно затягивалась дешевыми сигаретами. Валентина рассказывала историю, происшедшую в последний год в ее однообразной доселе жизни и толкнувшую ее на преступление.
— Дурой была! — подавляя рыдание, выкрикнула она.
Иногда слова ее были совершенно бессвязны и переходили в простой бабий вопль. Тогда Ларисе приходилось вскакивать, наливать из графина воды и подбегать к ней. Даже хлопать ее по щекам, поскольку она временами впадала в беспамятство и заходилась диким криком. Иногда она порывисто хватала стакан своими грубыми, привыкшими к мужской работе пальцами и залпом выпивала холодную воду.
— Скажу я, конечно, как все было… Что же камень в душе держать. Все равно теперь уже все ясно. Я баба-то простая! Красоты бог не дал — другие вон вертихвостки какие, все по дискотекам, мужиков меняют, от мужей гуляют. А у меня любви никогда никакой не было, хоть я и работящая и хозяйственная. И готовлю сама, и деньги зарабатываю, и дочь поднимаю… Думаете, легко сейчас ребенка растить-то? Да ладно бы все эти трудности! Человеческого-то, людского счастья никогда не было.
— Вы думали, что после того, что совершили, оно наступит? — поинтересовалась Лариса.
— Дура я, дура набитая! — зашлась в истерике Валентина. — Даром что в городе двенадцать лет прожила. И в город-то приехала потому, что в селе заели — дочку, мол, без загса родила, нагуляла… У нас же съедят глазами, до фермы, до магазина спокойно не дойдешь. А мне тоже чего-то человеческого хочется. Никто ж никогда в жизни не любил! Ну, мать-отца-то не считаю, по-родительски вроде как положено.
— Но дочку-то вы родили…
— Да я ее даже не нагуляла! Кому такая, как я, нужна! Я и смолоду грубая была. Все девки, бывало, на танцы, а я пришла как-то с сестрою — она у меня красавица, — к ней парни подходят, а на меня ноль внимания. Ей букеты шикарные дарят да конфеты в коробках, а меня с Восьмым марта даже никто поздравить не хотел. Для приличия сорвут цветок в клумбе, под Лениным — мол, Вальке подарить надо что-то… А мне-то тоже хотелось нравиться… Ну, и однажды под Новый год, мне двадцать три тогда было… Шофера у нас тогда работали, калымщики, понаехали с городу. И под пьяным делом один сорокалетний ко мне и подвалил… Я его с тех пор и не видела. А потом время прошло, гляжу — и пузо начинается. Мамка говорит, поехали в райцентр, аборт сделаем… А я уперлась — пусть хоть ребеночек останется. Очень уж хотелось…