Они найдут меня сами
Шрифт:
Она склоняется над листом бумаги, а я рисую над ее головой восьмерку. «Восемь», — я проговариваю мысленно и представляю, как она выводит восьмерку на бумаге. Она выводит цифру восемь. Я беру свой листок и переворачиваю: восемь. Она хорошо слышит и, похоже, даже слишком хорошо — это перебор.
— Скажи, голоса слышишь?
— Да, иногда очень четко, как будто радиоприемник, иногда они мешают.
Она должна их слышать при повышенной влажности или дожде и после заката.
— Когда чаще слышишь, не замечала?
— Замечала, я дождь очень люблю, но после дождя голоса — и мужские, и женские.
— А
— Чаще ночью, но если идет дождь, то днем.
— Я могу помочь тебе, если ты хочешь.
Я написал ей целый список рекомендаций, а потом приступил к работе. Теперь мне нужны были глина и камень. Этого добра в моей копилке было навалом — в своей жизни я много строил, в том числе и собственный дом. Девушка, как река без берегов, с высочайшей интуицией, но спонтанна и не может управлять процессом. А мама — обычная, и винить-то ее нельзя. Голоса, спонтанность, внезапность интуитивных озарений — все это я смогу убрать, создав реке «берега». Это будет не плотина, это будет глубокий канал с красивым парапетом, с каменными откосами и красивой набережной!
— Да, хочу, только сны оставьте, они, хоть и страшные, но зачем-то мне нужны, я их жду. Иногда они и хорошие бывают. Вы знаете, а я когда к вам шла, я знала, как идти, я уже это видела, и вас видела, только сначала мне страшно было, думала, вот опять началось.
Я попросил ее закрыть глаза. Сейчас из глины и камня я буду строить красивую набережную, по которой будут гулять счастливые люди, а внизу будет бежать река, мощная и глубокая, имеющая строгое направление движения, река наполненная жизнью.
Я вытер руки о какую-то тряпку. Все, дело сделано, теперь надо смотреть, что получилось.
— Открывай глаза.
Девушка открыла глаза, они были синими-синими. Ой, какая необычная девушка с диагнозом. Она совершенно не похожа на свою мать и, судя по дате отца, на него тоже не совсем похожа. Какая-то прапрапрабабка явила свою генетику в современный мир, и эта генетика явно в нем неуместна.
Я подумал, куда бы определить эту девушку с такой энергией и с такой честностью. Кроме как в монашки, мне ничего не шло в голову. «Да, эта будет молиться за людей. Будет просить. За себя не сможет, считает себя недостойной, а вот за других — запросто». В современном мире институт монашества не актуален и не моден, но сколько их, таких, кто может просить за народ, сидят в бухгалтериях, или в библиотеках, или водят трамваи.
«Ох, непростая девушка, непростая». Мне хотелось ее задержать и основательно поговорить о ее снах. Что-то она там видит интересное, интересное для многих. Но время приема истекло. Я вспомню ее через несколько лет. В Стамбуле.
Я надеюсь, что таких, как она, много, только они не знают. Эта мысль о том, что люди не знают об этих своих качествах, меня поразила. Надо будет как-то объяснить. Может, книгу написать? До книги мне было еще далеко, но мысль я сохранил.
24
Я приехал на Ваганьковское. Сегодня день рождения Сергея Есенина. Почитатели таланта поэта уже были в сборе, их было очень много. Какой-то мужчина декламировал стихи. Мужчина очень хорошо читал. Голос был сильный, глубокий и на удивление тихий. Слова вылетали вместе с его дыханием и так же, вместе с дыханием, еще долго вибрировали и медленно растворялись в морозном воздухе. Я заметил батюшку с рыжей бородой. Он стоял поодаль и слушал стихи. Он понимал Есенина, он повторял про себя все, сказанное чтецом, и я увидел перед собой человека, не просто облаченного в церковную одежду проповедника, а человека, для которого слова Есенина имели исконно понятный смысл, то, что он эти слова знал наизусть, то, что эти стихи звучали в его жилах и жилах его многочисленных предков. «Хороший батюшка, искренний».
Светлана Петровна стояла в окружении многочисленных родственников и друзей. Я не стал ее беспокоить. Но она, увидев меня, подошла сама.
— Здравствуй, Саша! Вот видишь, сколько народу собралось. Мне очень нужна правда. Для них, для всех, чтобы ни у кого сомнений не было! Давай, я тебя с батюшкой познакомлю.
— Вы уверены, Светлана Петровна? Это будет удобно? С точки зрения религии у нас могут быть расхождения во взглядах. Я не в смысле теории Дарвина, я в смысле Бога.
— Я ему о тебе рассказывала, у него тоже правильное понимание Бога. Не смотри, что он молод, он очень умен. Отец Андрей, вот Александр, я вам о нем говорила.
— Да, да. Здравствуйте, Александр, очень приятно познакомиться. Светлана Петровна мне рассказывала о вас. Я сам давно изучаю все, что связано с Сергеем Александровичем, и у меня есть информация от старых священников, которые знали того, кто отпевал поэта. В те времена сомнений не было ни у кого по поводу причин его ухода. Собственно, поэтому я здесь и буду молиться за него.
Интересная информация. Значит, в кругах церковных все-таки знают часть правды? И это хорошо. Будем надеяться, что и в светском обществе изменится мнение. Я понимал, что должно произойти, чтобы мнение изменилось.
— Светлана Петровна, вы представляете, что должно произойти, чтобы тайна была раскрыта?
— Саша, если бы я себе этого не представляла! Но я надеюсь, что все станет на свои места. Сама я спокойна, вот видишь — и батюшка пришел, и люди пришли, но мне очень обидно, очень, что великого поэта, который никого в жизни не боялся, который говорил правду в глаза, выставили неврастеничкой, не справившейся со своей хандрой. Да, он тосковал, но тоска и боль его имели выход и не туманили мозг. Его тоска в его стихах. Он был очень веселый и дерзкий! Хулиган, одним словом! Да, Саша, кстати, а ты был на спектакле Сергея Безрукова «Хулиган»?
— Нет, пока еще не был.
— Сходи, обязательно сходи! Так, как читает Сергей, никто не читает! Ты будешь потрясен! Как-нибудь я вас познакомлю.
25
Ночь 29 декабря 2008 года. Все спят. Кажется, что предновогодняя суета укачала Москву, но это только видимость. Интернет наполнен жизнью: тысячи людей сидят в своих домах, квартирах и квартирках, просматривая миллионы терабайт информации, и я — один из них.
Открываю очередное письмо, выбор мой абсолютно случаен, но внутри себя я понимаю: так надо. Если я его выбрал, значит, в этом есть необходимость, и, вполне вероятно, это не мой выбор, а просто реализация желания автора письма. Может быть, поэтому я отвечаю только на часть писем, на ту часть, авторы которых имеют право на реализацию своих просьб?