Они штурмовали Зимний
Шрифт:
— Значит, я и полицейскому не могу сказать: «Именем закона, арестуйте вот этого», — да?
— Не можешь. Я же объяснил: ты должен быть самым обычным мальчишкой. Если что срочное, — сообщай агенту, его не будет, — околоточному, но так, чтобы никто не заметил.
«Красный кабачок» находился невдалеке от кладбища, там, где кончался город. Это место было выбрано не случайно. Кабатчик знал, что после похорон к нему будут компаниями заходить «помянуть Усопших». Въезжающие в город также заглянут в первый кабачок, и выезжающие забегут на прощание «опрокинуть» стопочку.
Кроме того, кабачок привлекал к себе всех тех,
В «Красном кабачке» можно было «на пропой души» заложить инструмент, пиджак, нательный крест и обручальное кольцо. Старый Аверкин ничем не брезговал.
Как-то зашел в кабачок небритый, длинноносый мужчина в помятом котелке и потрепанном пальто. Он сел в уголок за маленький круглый столик и попросил пару пива. Виталий и прежде замечал этого посетителя, принимая его за спившегося мастерового, и не спешил выполнить просьбу. «На чай с такого много не получишь, подождет», — решил Аверкин.
Длинноносый не выказывал нетерпения, он рассеянно поглядывал по сторонам и ждал. Но, когда Виталий поставил перед ним две кружки пенящегося пива, посетитель раскрыл свой кулак и, показав кольцо, повернутое голубым камнем к ладони, не громко спросил:
— Какие новости?
Виталий в нескольких словах сообщил о парнях с Волынки, которые вчера пили водку и хвастались тем, что они ловко очистили чей-то склад.
Длинноносый поморщился. Сообщение ему явно не нравилось. Виталий тогда рассказал о сезонниках, поломавших кресты на кладбище и унесших бронзового ангела.
— Не то, — вновь сморщась, сказал переодетый агент, — жуликов, конечно, учитывай, но помни — это не главное, пусть их другие ловят. А наше с тобой занятие — следить вон за такими, как те, — он бровью повел на столик, где, сблизив головы, сидели мастеровые и о чем-то негромко разговаривали. — Эта дичь поважней. Подберись-ка и послушай, о чем они шепчутся.
Отправив полового в погреб за новой бочкой пива, Виталий принялся сметать салфеткой крошки со стульев и, как бы невзначай, приблизился к мастеровым. Убирая посуду на соседнем столике, он прислушивался. Рабочие говорили о каком-то мастере, которого собирались выкатить из цеха на тачке. Из дальнейших разговоров Виталий понял, что в кабачке сошлись путиловцы. Они тянули маленькими глотками пиво и сговаривались, как под видом поминок провести в воскресенье на кладбище совещание. Когда они стали договариваться о часе и пароле, рябоватый мастеровой вдруг с опаской оглянулся: не подслушивает ли кто? Увидев сына кабатчика, старательно вытиравшего клеенчатую скатерть на соседнем столике, он, видно, решил, что мальчишке не интересны их разговоры, и предложил:
— Лучше всего во время обедни собраться. Меньше гуляющих будет.
Рабочие попросили еще по кружке пива и стали разговаривать громче, посмеиваясь над курчавым парнем, принесшим за пазухой голубя. Голубь был рыжеватый, с шишкой над клювом.
Путиловцы долго не засиделись: сперва ушел рябой, затем голубятник, а за ними — остальные.
Виталий, рассчитываясь с переодетым агентом охранки, коротко рассказал, о чем сговаривались рабочие. Тот подмигнул ему и похвалил:
— Молодец, чисто работаешь, — и тут же похвастался. — А нюх-то у меня прямо собачий. Не зря нас легавыми зовут, за версту дичь чувствую. Теперь они от меня не уйдут.
И, действительно, в воскресенье полицейские устроили на кладбище облаву. Виталий видел, как они вывели под конвоем на Петергофское шоссе недавних посетителей кабачка и еще каких-то мастеровых, одетых по-праздничному.
«Не подслушай я, им бы никого не поймать», — горделиво подумал о себе Аверкин и пожалел, что не может похвастаться перед заставскими мальчишками.
В ночь на первое мая на постоялом дворе «Красного кабачка» конная полиция устроила засаду.
Отец Виталия, конечно, злился на непрошенных гостей, но разыгрывал радушного хозяина: в кабачке немедленно были закрыты ставни и створки окованных железом дверей, как это делалось, когда наезжали гулять до утра богатые купцы, полицейским была выставлена водка, закуски.
Пристав Пестов занял боковую комнату. Сняв саблю и мундир, он всю ночь просидел за столиком. потягивая маленькими рюмочками коньяк и закусывая ломтиками лимона,
Утром, когда плохо выспавшийся Аверкин спустился вниз, то застал пристава на том же месте. Лицо Пестова опухло и стало бурым, а глаза налились кровью. Увидев Виталия, он окликнул его:
— Эй ты, послушай! Как тебя там… — И, поманив пальцем, сказал: — Сходи на разведку. Разнюхай, где они сегодня собираются и дай знать мне. Понял? На все даю сорок минут.
Виталию накануне удалось подслушать, что где-то у Коровьего моста будет стоять человек и указывать путиловцам, куда нужно идти на маевку. Аверкин оделся по-праздничному, насыпал в карманы подсолнухов и пошел к Коровьему мосту.
Утро было солнечным. Ручьи в придорожных ка-навах бурлили и пенились. На подсыхающей дороге с громким чириканьем прыгали воробьи. Пешеходов виднелось немного, лишь к кладбищу брели старухи. На Коровьем мосту Аверкин никого не застал, но у изгиба речки он заметил Фильку Рыкунова. Этот коренастый парнишка занимался странным делом: он стоял на камне и длинным прутом хлестал по воде, разбивая плывущую рыжеватую пену и мелкие льдинки. Филькино занятие больше подходило для пятилетних ребятишек, поэтому Аверкин не без из-девательства спросил:
— Филь! Ты никак масло сбиваешь? Не помочь ли тебе?
— Лучше батьке своему помоги пьяных раздевать, а то ему одному не управиться, — послышалось ответ.
— А ты видел, что он раздевал?
— Ладно, проваливай, куда шел.
Филька прежде так грубо не разговаривал с Виталием. Не он ли тот человек, который должен указывать, куда идти на маевку? Аверкин нарочно остановился посредине моста, облокотился на перила и стал лузгать подсолнухи, сплевывая шелуху в воду.
Филька некоторое время неприязненно поглядывал на него, а потом вдруг потребовал.
— Перестань плевать в воду, а то камнем турну!
— А ну, попробуй!
Рыкунов отбросил прут в сторону и решительно взбежал на мост. Виталий даже не изменил позы. Он знал, что Филька слабей его и поэтому продолжал щелкать семечки.
— Сейчас же уходи вон отсюда! — сжав кулаки, настаивал Филька.
— Чего? — как бы не расслышав, переспросил Виталий. — Подсолнухов просишь? Не будет, нищим сегодня не подаем.
И тут случилось неожиданное. Филька налетел на Аверкина, сшиб его с ног и принялся молотить кулаками, не давая подняться. Виталию все же удалось вывернуться и взять верх. Схватив противника за волосы, он уселся на него верхом и стал тыкать лицом в грязь.