Они штурмовали Зимний
Шрифт:
Оставив Василия в постели, она поехала на Болотную улицу, но и туда, оказывается, отец не приходил. Это обеспокоило: «Не участвовал ли он в захвате Зимнего? Может, ранен или убит? Надо идти искать».
Боясь, что Вася проснется без нее и уйдет домой, Катя поспешила вернуться к бабушке. Василий уже был на ногах. Узнав, чем встревожена Катя, он стал успокаивать ее:
— Ничего не случилось. Он на съезде. Я слыхал, что делегаты в Смольном собираются и живут там. Хочешь, вместе съездим и узнаем?
— Едем.
Короткий осенний
Катя с Васей в темноте добрались до Литейного моста. Там стояли патрули — солдаты и рабочие с красными повязками на рукавах.
— Вам куда?
— В Смольный по вызову, — ответил Вася, Старший из патрульных посмотрел на его винтовку, висевшую на правом плече, ни о чем больше не стал расспрашивать и приказал:
— Пропустить двоих!
Пройдя Литейный мост, юноша и девушка свернули на Шпалерную улицу и пешком пошли к бывшему институту «благородных девиц».
В этой части города было тихо. Лишь кое-где виднелись пешеходы да в окнах постепенно загорались огни. Обыватели, видимо, боясь грабежей, запирали ворота и не показывались на улице.
Площадь у Смольного походила на военный лагерь. Здесь пылали огромные костры, стояли бронированные автомобили, в садике дымили походные кухни и бренчали котелками солдаты.
Все окна Смольного ярко светились. На каменной площадке у главного входа виднелись пулеметы и стояли часовые. Увидев у крайней правой двери знакомых путиловцев, Василий подошел к ним и сказал:
— Эта девушка с Выборгской стороны. Она отца разыскивает. Он делегат съезда.
— Ладно, проходите.
Длинные коридоры Смольного были заполнены народом. Пахло махоркой, мокрым солдатским сукном и свежим хлебом, который разносили по отрядам.
Солдаты, рабочие и матросы, ждавшие приказаний Военно-Революционного комитета, сидели вдоль стен на скамейках и просто на полу. Одни чистили оружие, другие ели хлеб с селедкой и пили чай, — третьи, дымя цигарками, рассказывали о недавних происшествиях.
Узнав, что съезд Советов происходит на втором этаже в Белом колонном зале, юноша и девушка пошли в комендатуру. Там Василий встретил матроса с «Азии», с которым сидел в «Крестах».
— А-а, корешок! Ну, как на свободе гу-ляется?
Расспросив, по какому делу они пришли, матрос подумал и сказал:
— В зал заседаний я вас провести не сумею, а вот к барышням, которые регистрируют делегатов, — пожалуйста. От них вы и узнаете, явился он сегодня или нет.
Моряк служебным ходом провел их на второй этаж, в длинный коридор, заполненный народом. Левое крыло его было менее людным. Вдали виднелись столики регистраторов.
Не успели они приблизиться к закоулку, ведущему в Белый колонный зал, как позади послышался нараставший шум.
По коридору шли какие-то люди. Красногвардейцы расступились, освобождая дорогу.
— Кто такие? — не могла понять Катя.
— Ленин… Ленин на съезд идет, — послышалось рядом.
И девушка узнала Владимира Ильича по его невысокой коренастой фигуре, выпуклому лбу и отрастающей бородке. Он был в том же потертом костюме, что и на совещании в лесновской думе. Идя по узкому проходу впереди своих соратников, Владимир Ильич время от времени взмахами руки приветствовал рабочую гвардию. Глаза его сияли.
Кокорев с Алешиной, чуть отступив к стене, пропустили вреред Ильича и сразу же устремились вслед за ним. Часовые не успели их задержать, и юноша с девушкой попали в зал, заполненный делегатами съезда.
Остановившись у белой колонны, они видели, как сидящие в зале поднялись со своих мест, встречая Ленина.
Вождь революции неторопливым шагом прошел по правой стороне и поднялся на трибуну…
Зал стонал, грохотал, неистовствовал…
Ленин, опустив на трибуну руки и слегка наклонясь вперед, приготовился говорить, но новый взрыв оваций заглушил его.
Люди хлопали в ладоши так, что на люстрах раскачивались подвески.
Владимир Ильич поднял руку. Но это не помогало. Он оглянулся на президиум: «Нельзя ли успокоить зал? Ведь. времени у нас мало». А из президиума улыбались ему и тоже хлопали в ладоши.
Но вот, наконец, наступила тишина.
Владимир Ильич заговорил о самом жгучем и насущном — о мире. Он стал читать декрет. В наполненном до отказа зале его голос зазвучал громко и ясно.
— Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24–25 октября и опирающееся на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом, демократическом мире…
Катя вслушивалась в то, что читал Ленин, и про себя вторила: «Да, да.... истерзанные, истощенные, измученные войной ждут мира, самого простого, человеческого, без всяких захватов, насилий и контрибуций. Как долго люди ждали этой вести! Сколько их здесь в военном!»
Взгляд девушки скользил по лицам примолкших делегатов и вдруг остановился на одном. Катя стиснула руку Василия и шепнула:
— Смотри, у той дальней колонны отец. Как он похудел и оброс!
Дмитрий Андреевич стоял невдалеке от трибуны. Он с волнением слушал Ильича; его бородатое, заросшее лицо было счастливо, а глаза светились.
«Теперь нас больше не разлучат», — подумала девушка.
Декрет о мире был поставлен на голосование. И, когда его приняли большинством голосов, в зале началось небывалое для этих стен ликование: делегаты повскакивали с мест, вверх полетели кепки, фуражки, бескозырки, незнакомые люди обнимались и целовали друг друга.
— Конец войне, конец!
Восторженный трепет охватил и Катю, но она только крепче сжимала руку Василия и не чувствовала, как по щекам текут слезы радости. Впереди кто-то запел «Интернационал»: